Трудное бабье счастье
Шрифт:
– Николаевна!
Знакомый. С его женой она когда-то лежала в одной родильной палате.
– Своего, видать, дожидаешься? Напрасный труд! Не было его с самого обеда.
– Как это «не было»? Почему?
– «Почему» – это уж ты прямо у него спроси. Авось, ответит.
– А где ж он может тогда быть?
– Я тебе советую прямо в бар на Ленина. Он там, между нами, последнее время частенько ошивается.
Верно! Сына она застала сидящим за столом в компании с нервно-возбуждённой чернотой (их последние годы в Кошкино объявилось немало), о чём-то шумно спорящей на
– Ну ты чего? – возмутилась Надежда Николаевна. – Про что тут баланду травишь?
– День рожденья у Магерама справляю, – сын был, понятное дело, пьяненьким. – Круглая дата. Четвертушка!
– Мамаша! Мамаша! – чернота, как стая мух, тут же набросилась на новую жертву. – Ай какая ты маладэц, что прышла! Садыс и ты. Мэста всэм хватыт!
– Да пошли вы! – Надежда Николаевна, не церемонясь, ухватила сына за рукав. – Всё, хватит, насиделся. Иди за мной.
Сын всегда был послушным, вот и сейчас не сопротивлялся. Чернота сразу потеряла интерес к Надежде Николаевне и больше к ней не приставала.
– Не стыдно тебе? Нормальные люди работают, а ты водку посреди дня незнамо с кем хлещешь! Доиграешься, выгонят тебя с работы.
– Не выгонят, за меня заступятся.
Какое поразительное легкомыслие! Так непохоже на саму Надежду Николаевну с её трепетным отношением ко всему, за что бы она ни бралась.
– Дурак ты, Колька! Поплатишься когда-нибудь за такое. Останешься совсем без работы.
– Не останусь! Меня завсегда на базар возьмут. Там знаешь сколько можно за день? Тебе и не снилось!
– Эти, что ли?.. Эти тебя возьмут? Эти как возьмут, так и бросят! Нужен ты им! Останешься тогда совсем на бобах. Ну вот что… – настало время приступить к самому главному, – ты хоть и дурак, но руки у тебя всё же есть. Мне надо печку в порядок привести.
– Какую печку?
Надежда Николаевна коротко объяснила.
– А зачем?
– Игрушки буду, может, на продажу делать. На тот же базар отнесу и продам!
Мысль эта только сейчас посетила Надежду Николаевну, видимо, под впечатлением услышанного от сына, но сразу же ей понравилась.
– Думаешь, получится?
– Отчего ж не получиться? Если уж в девчонках когда-то получалось, так сейчас и подавно. Ну так поможешь или чужого кого просить?
– Да ладно… Чего ж чужого-то? Так и быть – приду, помогу.
Николай хоть и пообещал матери поставить печку, но с выполнением обещания не спешил. Правда, и сама Надежда Николаевна не собиралась устраивать каких-то авралов: ей прежде всего нужно было как-то благоустроить место для занятия поделками, промыть привезённую из Сосновцев глину, оставить её в покое на какое-то время. Пусть отстоится, и лишь тогда…
Вот уже лет пятнадцать прошло с тех пор, как они с покойным мужем начали обихаживать собственный огородик на окраине Кошкино. Шесть соток тщательно обработанной земли, грядки, усаженные в основном картошкой. Выращивали и другие популярные культуры: помидоры, капусту, лук, огурцы. А ещё, скорее баловства ради или чтоб потрафить подраставшим детям, – клубнику, сладкий горошек, ягодные кусты: малина, смородина, крыжовник. Одно время, когда Надежда Николаевна увлеклась пивоварением, весь частокол был увешан тяжёлыми, пахучими гроздьями хмеля.
Здесь же покойным был выстроен небольшой, но добротный сарайчик, где хранился весь огородный скарб. Сюда она с Толяном и свалила привезённую накануне печку. Здесь же создаст и обуютит себе рабочее местечко.
Надежда Николаевна присматривалась, прикидывала, как удобнее протянуть шланг с водой в сарайчик, а её соседи меж тем вовсю занимались кто прополкой, кто поливкой. Пропалывать, может, ещё не стоило, но всю последнюю неделю стояла жара, с неба не пролилось ни капли. Только-только проклюнувшаяся из земли зелень, то есть всё то, что с таким старанием, отнимая время, выделенное на уход за больным мужем, Надежда Николаевна засаживала этой весной, местами уже зажухло, заскучало, явно испытывая жажду. Да, такой была открывшаяся перед ней печальная картина. Однако Надежде Николаевне разом стало как-то… «Да гори ты синим пламенем!»
Как это было непохоже на то, как они прежде с ещё здоровым мужем горбатились на участке! Да ещё детей своих понуждали. И было ради чего: огород их кормил почти всю зиму, и редко-редко когда возникала нужда сходить за каким-нибудь овощем в магазин – всё своё, всё готовенькое. Не будь огорода, им пришлось бы туго. И вот пожалуйста, нате вам – такое вопиющее безразличие!
Впрочем, мужа у неё больше нет, а дети взрослые. Что она, себя без огорода не прокормит? Как только подумала – сразу почувствовала облегчение, и совесть уже не мучила. Теперь можно заняться исключительно тем, к чему лежит душа. А она просит чего-то ранее неизведанного, непривычного, какой-то даже сказки…
Может, установившаяся тёплая, ясная погода поспособствовала или предвкушение того, как она возьмёт в руки комочек устоявшейся глины и попробует сотворить маленькое чудо, однако Надежду Николаевну не покидало ощущение какой-то необыкновенной лёгкости. Как будто сбросила с себя последних лет двадцать! Ей даже кто-то из соседей заметил:
– Да ты сама на себя стала непохожая! Моторчик нешто себе какой поставила? Порхаешь, как мотылёк!
Надежде Николаевне стало даже немного неловко за себя: ещё подумают, будто радуется, что мужа похоронила. Стала сдерживаться, одёргивать себя: чуть почувствует – опять закружилась, тут же скажет: «Стоп, машина». Намеренно начнёт двигаться медленнее. Пока вновь не забудется.
Была, однако, и ложка дёгтя в этой бочке мёда: мысль, что отпуск не бесконечен и вот-вот придётся опять выходить на работу. Чем ближе к помеченной ею в календаре чёрным крестом дате приближалось время, тем мрачнее сгущалась над ней тучка и тяжелее становилось на душе. Когда до рокового срока осталась пара дней, Надежда Николаевна твёрдо решила про себя: «Не, не пойду. Хватит с меня этой каторги! Уволюсь». О том, что она будет делать дальше, чем станет зарабатывать на жизнь и как это аукнется на её пенсии в недалёком будущем, она сейчас ни капельки не задумывалась. Словно то была уже не она.