Трудные дети
Шрифт:
— Мама, перестань, пожалуйста.
— Разве не так, Оксан?
— Хватит!
– закричала и стукнула кулаком по двери. Мама испуганно вздрогнула и наконец-то замолчала.
– Хватит! Что вы надо мной издеваетесь?! Я не хочу это слушать, ясно?! Не хочу!
Конечно, потом появился стыд за собственное поведение, но я не желала говорить об Александре. Мама понятливо замяла тему, без надобности девчонку не вспоминала, но была всецело на стороне мужа, поэтому делала все, чтобы нас помирить, и давила, в первую очередь, на ребенка, почти один в один повторяя слова Марата.
— Ты собираешься разрушить собственную семью из-за каких-то лживых слов помойной девчонки, которая как раз этого и добивалась?
— Почему лживых?
— А ты ей веришь? Ну, солнышко, ежу понятно, что ваша Саша все выдумала, да еще и так коряво. Ну надо же додуматься сказать, что мужа в брачную ночь рядом с тобой не было! Это же смешно.
Я не могла с ней согласиться.
— Это не смешно, мам. Это страшно.
— Ксюш, дочка, - подобрала ноги под себя, когда мама присела рядом на диван и мягко обняла за плечи, положив мою голову себе на грудь. Как в детстве.
– Я все понимаю. Я представляю, как тебе плохо. Но Марат на самом деле тебя любит, он тоже страдает и не находит себе места. Я же его видела, поверь материным глазам.
— Мне Маша об этом рассказала.
— О чем?
— Маша их видела в аэропорте, - потерянно прошептала я и обхватила колени, прижав к груди.
– Она сказала, что видела, как они целовались.
Мама в первые секунды растерялась, не знала, что ответить, но потом все-таки задала вопрос:
— А Марат что сказал?
— Что это единственный раз, когда он растерялся, а Сашка его подловила.
— Значит так и есть, - в голосе матери слышалась священная убежденность.
– И по чести сказать, милая, я не удивлюсь, если твоя Маша все о-о-очень сильно преувеличила.
— Зачем ей это нужно?
— Ой, перестань, дочь. Машка всю жизнь только и занималась тем, что тебе завидовала. Она мне никогда не нравилась, если честно.
Маша тоже пыталась встретиться со мной, приезжала домой к родителям, настойчиво стучала, не собираясь отступать, и прорывалась внутрь. Я, как всегда, апатично лежала в комнате, пряталась под одеялом и не хотела никого видеть, поэтому открывала дверь и объяснялась мама. Подругу она не пустила. Последний наш разговор с ней состоялся спустя два дня. По телефону. Я на автомате подняла трубку и выдала слабое “алло”, не особо вникая в то, кто звонит и зачем.
— Ну привет, - с претензией начала Маша. Специально тянула слоги, обливая меня недовольством и неприязнью.
– Не хочешь ничего сказать?
— Что?
— Я к тебе приезжала позавчера вообще-то.
— Прости, но мне не хочется никого видеть.
— Понятно. От мужа ушла?
— Ушла.
В ее голосе мне почудилось скрытое злорадство и темная радость. Стало неприятно, как будто вываляли в чем-то.
— Разводиться будете?
— Тебе зачем?
— Что зачем?
– растерялась Маша.
– Мне интересно. Я ведь волнуюсь за тебя.
Интересно. Смотреть, как от моей жизни остаются одни развалины, ей интересно. Стало до слез обидно и больно. Мы ведь столько лет дружили, а Маше оказалось “интересно”. Неужели мама права?
—Не надо. Я в порядке.
— Давай приеду завтра. Поболтаем.
— Нет, - твердо отказалась, не давая бывшей подруге раскрыть рта.
– Нет, Маша. Я не хочу ни с кем встречаться. Прощай!
А потом Саша умерла. Как-то неожиданно и нелепо. Мы с матерью сидели в гостиной, пили шоколад и бездумно щелкали каналами и чисто случайно задержались на новостях, хотя обычно не смотрели ничего, тем более криминальную хронику. Но стоило услышать Сашкино имя, как внутри что-то сжалось и с визгом оборвалось.
Я не была дома достаточно долго, не имела ни сил, ни желания туда приезжать и чувствовать, как там безраздельно властвует другая женщина, чье лицо проглядывается в самых незначительных деталях. Но я собралась за считанные минуты и рванула домой, не обращая внимания на подрагивающие руки. Мне не доводилось находиться так близко со смертью. У меня никто никогда не умирал, и даже пусть у нас с Сашей произошла такая ситуация, я знала ее много лет, жила с ней в одном доме и тесно общалась. Такая близкая смерть страшила.
Дома было темно и тихо, как в склепе. А еще до ужаса холодно. В прихожей я чуть не наступила на две небрежно сброшенные на пол куртки - одна из них была мужа, вторая, очевидно, Лешки. Разулась, подняла одежду и тихо прошла к единственному очагу света - злосчастному кабинету, дверь которого оказалась чуть приоткрыта. Было страшно заходить, и я в нерешительности замерла, положив ладонь на дверную ручку, и прислушалась к тихому рокоту мужских голосов.
— Какого х*ра она к нему поперлась? Вообще куда-то поперлась?
– раздался глухой и бесцветный голос мужа, произносивший такие непривычно грубые для моего уха слова.
– Идиотка чертова.
— Она надеялась, что у него ты ее не найдешь, - так же тихо ответил Лешка.
Звякнуло стекло.
— Нашел же. И если бы живая была - тоже нашел.
— Нашел. И достал бы. А сейчас нашел и не достанешь.
— Она бы никогда добровольно не умерла.
— Поэтому и убежала. Не хотела умирать добровольно.
— Да не убил бы я ее!
– рявкнул муж, и от испуга мокрая от пота ладонь соскользнула со скользкой ручки.
— А Сашка об этом знала?
Они замолчали, но спустя несколько мгновений тишину дома разрешал дикий грохот, звон бьющегося стекла и дикий несдержанный мат, напугавший меня до ужаса. Потом оказалось, что это не мат - другой язык, чересчур громкий и непонятный мне, и пугавший ничуть не меньше ругательств.
Гипнотизируя дверь, из-за которой сейчас не доносилось ни звука, медленно попятилась в гостиную и, нащупав диван, без сил на него рухнула, уронив голову на руки. Через пятнадцать минут вышел Алексей, увидев меня, замер в проходе, как бы запнулся, но потом подошел и опустился рядом.
— Привет, - тихо поздоровался он.
– Ты уже знаешь.
— Д-да. По телевизору видела. Это она, да?
— Да.
— А кто?..
— Марат ездил. Опознавал. Ну, и еще работники Славы, - на мой непонимающий взгляд мужчина пояснил: - Это тот, с кем Сашка была в машине.