Трудовые будни барышни-попаданки 3
Шрифт:
Отчасти это пошло на пользу: странное состояние еле пробудившегося начальника объяснили комбинацией похмелья, отравления и легочной горячки. Настоятель ближайшего храма, сам оказавшийся в глуши из-за винных злоупотреблений, удивился образованности полицейского, обзывавшего всех псами. Только потом Миша понял, что поп, немного знавший древнегреческий, так интерпретировал его бормотание: «Твою мать, что за кино?»
Он долго болел. Больше месяца. И все это время, по словам денщика, бредил. Горячка держалась цепко, думали уж — все, богу душу отдаст. Но нет, выправился.
Только вот в горячечном бреду
Ну а потом супруг все же встал на ноги и медленно начал возвращаться к своим обязанностям, в чем ему деятельно помогал денщик-камердинер и члены полицейской команды.
И вот тут-то стали по одной выплывать интересные мысли. Но в основном касаемо розыскной работы — плоти и крови моего мужа.
Чтобы их внедрить, требовалось понять свой статус. Миша выяснил, что матушка-Екатерина разделила полицию на городскую и уездную. Официальная его должность именовалась «земской исправник», но к нынешним временам для уважения стали добавлять «капитана». К его удивлению, оказалось, что она относится не к исполнительной, а к судебной власти — земскому суду. Суд — капитан-исправник, трое заседателей от дворянства и двое от экономических крестьян, но последний нюанс не соблюдался.
Еще больше удивили Мишу его обязанности. Они оказались фактически никакими. Надлежало реагировать на жалобы, но в том-то и дело, что их практически не было.
Как, впрочем, не было и оклада по сравнению с «федеральными структурами». Оказалось, что ежегодное жалование земского исправника — 250 рублей. При том, что в Министерстве внутренних дел писец — самая низшая должность — получал 375 рублей в год. Видимо, остальное надо было добирать взятками.
— Как Топтыгин на воеводстве, — усмехнулся Миша. — Ничего не трогай, все само собой идет. Лишь иногда охоться, если видишь добычу. Ну я ж так не мог, сама понимаешь. И начал понемножку расшатывать устои.
Глава 19
— Поначалу просто навел порядок в своем жилище, — сказал супруг. — Оказалось, что мой Михаил Федорович не просто мелкопоместный дворянин, а вообще беспоместный. Это же мы привыкли к штампу: дворянин — барин — поместье. А тут — третий сын в семье. Старший, к счастью вдовец бездетный, имение в карты проиграл, средний помер от горячки — объединяющее слово для тридцати современных диагнозов. Третий служил, ходил в далекие походы, подхватил какую-то болезнь — и в отставку…
— С этого момента поподробней, — попросила я, взглянув на мужа. — Что за болезнь?
— Еще сам не понял, — смущенно ответил Миша, всегда чуть робевший под таким диктаторски-заботливым взглядом. — Может, она куда-то улетучилась при моем заселении в новое тело. Может, я сам ее извел здоровым образом жизни — не знаю. Ладно, вернемся к нашим баранам, вернее, к орлам. Вернулся Орлов-третий к родному пепелищу, которое уже чужая недвижимость. Тут освободилась вакансия, губернатор его рекомендовал уездному дворянству: человек грамотный, спокойный, взятки не вымогает, а только берет, если предложили. Ну и главное — готов сутками колесить по подведомственной территории, от поместья к экономическому селу и опять к поместью. Между прочим, сама знаешь, что такое дорога, особенно летняя. Ну и начал служить мой тезка, как я уже сказал, соответствуя
— На жилище, — напомнила я, — аккуратный ты мой.
— Ну да, — кивнул Миша, — а вот тезка аккуратностью не отличался. Из женщин в его небольшом съемном доме — только приходящая кухарка Лушка, у которой, видимо, был заключен договор с тараканами: они ей не мешают готовить, она их не замечает. Я-то, увы, заметил сразу. Что делать? Узнал скоро, что в кутузке две бабы-пирожницы сидят, ждут моего решения. Виноваты в том же, кстати, что и твой юный манагер: недозволенно водкой торговали. Я им предложил сделку со следствием: прощу в очередной последний раз, если они мне жилище вымоют.
— Ага, — хмыкнула я, — ползают из комнаты в комнату, а ты сидишь и любуешься…
Миша рассмеялся. Вытянул пальцы — уже стемнело — и на стене изобразил подобие крокодильей морды.
— Ну да, ну да, ты же вечный работник террариума, все твои сослуживки — крокодилки, — рассмеялась я. — Убрал жилище, а дальше — за дела?
— Сначала занялся собой, — продолжил супруг. — Тезка, помимо горячки от пьянства и падения в болото, оказался почти здоровым, что там у него на службе за неведомая хворь привязалась — уж не знаю. Но вредных привычек — избыток. Первое время сам на себя дивился — только ослабишь внимание, глядь, рука уже что-то на столе нашарила и в рот тащит.
Миша так забавно изобразил своеволие собственных конечностей, что я опять рассмеялась. А он продолжил:
— Ну что делать. Начал с питания. Спиртное себе разрешал только в режиме служебного угощения — нельзя же так шокировать людей, чтоб у всех на глазах капитан-исправник от стопочки для здоровья перед обедом отказался, тем более за чужой-то счет. Потом договорился с кухаркой — изменил меню. Она чуток поворчала, но я, — супруг подмигнул, — воркотню игнорить умею.
— И стала Луша делать суши, — снова засмеялась я.
— Ну, не то чтобы суши, главное, балыки и окорока временно попали в стоп-лист. Потом и ворчать перестала — я спонсировал кухню в прежнем объеме, а каша с овощами всяко дешевле балыка. Так что Луша была в выгоде. А еще турник в комнате поставил. Тогда же понял: мне, чиновнику-барину, руками работать негоже, большего чудачества не представить. Плотник, когда турник делал, вздыхал тяжко, а потом посоветовал шорника, чтобы тот кожаные петли поставил. Я не сразу сообразил для чего, потом дошло: работник мой удумал, что исправник работу на дом брать хочет и пыточный агрегат установил. Слух, да, прошел. Оно, может, и к лучшему.
Я еле сдержала смех. Впрочем, чего сдерживать? Ну, пройдет по усадьбе сплетня, что барыня с капитаном-исправником смеются, и от нее вреда не будет.
— Уже на следующий год, — продолжил супруг, — или, как сейчас принято говорить, после Рождества, пришлось отдать половину гардероба тезки портному — ушить. Нехорошо, когда на земском исправнике мундир висит. В копеечку влетело. По нынешнему времени одежда — дорогое удовольствие. Не зря говорят, что мундир или шинель не шьют — «строят». Помнишь, как у Гоголя-то? Не зря бедолага Башмачкин от огорчения помер. Ему обнова-то стоила как иному работяге в двадцатом веке — вожделенный жигуль. Никогда б он себе больше на такую не заработал.