Труды и дни
Шрифт:
Потихонечку свет в квартирах зажёгся, из своего окна высунулся сосед, поздоровался, потом из другого ещё одна знакомая, затаившийся дом оживал.
На этом дело не кончилось, утром следующего дня, в понедельник, когда Елена Максимовна пошла по каким-то своим делам, её остановил дворник Володя: «О Вас тут спрашивал один, в пиджаке и серой кепке. Я сказал, что ничего не знаю. Он обещал потом ещё зайти».
У Елены Максимовны всё внутри похолодело, укололо сердце, дыхание прервалось… Панический ужас охватил тётю Лёлю, и она помчалась на вокзал, покупать билет на поезд до Курска, откуда была родом
Сбивчиво и путанно она стала объяснять, что её вот-вот арестуют, что она потянет за собой всех, что ей надо срочно уехать в провинцию из этой страшной Москвы. Она наспех сложила вещи в два чемодана, просила её ни в коем случае не провожать, нигде не разыскивать, ей никуда не писать и никому не говорить, куда она уехала. Ей обещали, с ней простились в слезах, и она уехала на трамвае в сторону вокзала, чтобы уже никогда больше не вернуться.
Человеком в серой кепке, который её в тот день разыскивал, оказался сторож из Фединой школы, когда-то она обещала научить его раскладывать пасьянсы, чтобы ему занять себя в ночном дежурстве, за этим он и приходил.
С тех пор от тёти Лёли не было никаких вестей, и только после войны Родичевы узнали, что её арестовали вместе с ещё четырьмя родственниками и добрым десятком знакомых, обвинили в контрреволюционной деятельности, что она получила десять лет без права переписки и умерла в лагере от болезни. На самом деле её расстреляли ещё в декабре 1937 года, и поездка в Курск к своей дворянской родне стала её роковой ошибкой. В Москве же она никому не была бы нужна, никто тут не собирался арестовывать старую няню семьи народного артиста Большого театра Худебника и видного деятеля Наркомата тяжёлого машиностроения Родичева, лично известного самому Кагановичу.
Федя пошёл в школу в среду, на следующий день после отъезда тёти Лёли. Обсуждали с друзьями события, из которых главным был перелёт экипажа Чкалова через Северный полюс в Америку. Алла и Андрей встречали наших героев-лётчиков, рассказывали об этом взахлёб. Потом поговорили о «пятой колонне», которую нарком Ежов взял в «ежовые рукавицы». Но Алла сказала, что иногда арестовывают самых странных людей, совершенно безобидных на вид, но надеялась, что «там разберутся». В классе недосчитались одного мальчика, учителя тихо говорили, что его родителей арестовали, а его самого отправили в детский приёмник. Федя раньше с ним почти не общался.
Осенью 1937 года город днём жил интересной и яркой жизнью, в Кремле монтировали красные звёзды, в кинотеатрах шли новые фильмы, строились мосты, передвигались дома, пионерия маршировала. Ночью же, особенно в центре Москвы, внутри Садового кольца, проходили ежедневно обыски и аресты. Анна Владимировна, как и многие в то время, вздрагивала, когда ночью на пустой улице слышала звуки машины, особенно было страшно, когда машина останавливалась неподалёку и слышались грубые мужские голоса.
Потом историки подсчитают, что в годы «ежовщины» были арестованы полтора миллиона человек, из которых расстреляли почти половину, вроде пострадал всего один процент населения, но было одно место, где аресты случались десятками еженощно, и это был центр Москвы. У Анны Владимировны сдавали нервы, она страдала бессонницей, курила до утра прямо в гостиной, с рассветом забывалась в коротком
– Душенька, ну подумай сама, кому мы нужны? Они сейчас друг друга кушают, им это интересно. И потом, скоро выборы в Верховный Совет, туда идёт Иван Москвин, будет кому тебя защитить, если что-то пойдёт не так, – Адам Иванович тихо потягивал сладкое вино Шемаха из ликёрной рюмки.
– Нет, я не могу, просто больше не могу.
– А что говорят Бокшанская и Михальский, у них нюх как у пойнтеров?
– Оля считает, что пока живы Константин Сергеевич и Владимир Иванович, нас никого не тронут, ну разве что единицы пострадают.
– Нет, она переоценивает Немировича, он вождям не авторитет, для них на театре гений только один – Станиславский. Мне говорили, что Мейерхольда хотели арестовать, но Станиславский его взял на работу в студию, и теперь с ним всё в порядке.
– Кто тебя всё это рассказывает?
– Катя Гельцер, конечно, и кое-что добавляет Марина Семёнова.
Анна Владимировна после таких бесед ненадолго успокаивалась, но потом тревога вновь брала вверх.
У Феди же было событие в тот год исключительное: в начале ноября приехал отец и после взял его на парад на трибуну возле Кремлёвской стены. То, что он был туда приглашён, было хорошим знаком, как думали Аня и Соня. Дедушка Адам пожимал плечами и смеялся:
– Сегодня вас приголубят, завтра расстреляют, они у нас внезапные, наши вожди, как заморозки в июне или гроза в апреле, ха-ха.
– Тьфу на тебя.
На новогодние каникулы Анна Владимировна отпросилась в конторе и уехала с Федей на дачу на пару дней, где вечером, сидя за игрой в кинга вчетвером с Зоей Константиновной, старшее поколение вело беседу.
– Вы знаете, мне как-то даже спокойней стало, как ни странно, как пишет Чуковский, «волки от испуга скушали друг друга». Может, наши вожди друг дружку со страху съедят, а про нас подзабудут, – сказала Зоя Константиновна.
– Что Вы, дорогая, помните, у Анатоля Франса «Боги жаждут», революция всегда пожирает своих детей. Начали в восемнадцатом году с левых эсеров, и пошло, и поехало. Нет уже ни Троцкого, ни Бухарина, ни Рыкова с Каменевым. Кто-то уже там, в гостях у Карла Маркса и Ленина, а кого-то скоро тоже спровадят на тот свет. Но заметьте, они никогда не забывали охотиться на «бывших», на священников и зажиточных крестьян или, как они их глупо так называют, на «кулаков», – пожал плечами Василий Дмитриевич.
– Вася, прекрати немедленно, что ты опять завёлся, зачем тебе это надо, как нарочно, – Татьяна Ивановна, всегда сердилась, когда при ней начинались «разные интеллигентские разговорчики».
– Это я на твоего супруга плохо влияю, заражаю его нигилизмом, – усмехнулась Зоя Константиновна.
– Не надо о страшном, право же, не надо, давайте играть. Что у нас, «не брать дам»? – Анна Владимировна протёрла очки и водрузила их на нос.
– Да, хорошо бы, если бы дам они не брали, но их тоже берут, хотя в основном по тузам, королям и валетам ударяют. И шестёрками не брезгуют.