Труп-невидимка
Шрифт:
– Кому и на кой он мог бы понадобиться, сей ключ? – риторически вопросила я. Не вем! Кого гнусное житие на таковое воровство сподвигло?
– Яшенька?! – Запердолин схватил меня за плечи и встряхнул. Очевидно, у нашей памяти предков был разный график – пока моя спала, его – бодрствовала, и наоборот.
– Садись, отроче, бери перо, пиши всех поименно.
– Кого?
Я задумалась.
Полон особняк народа, а окромя холопей, я никого и по прозванию-то не знаю.
– Боярский сын Всеволод, прозваньем Пятнистый, при нем отроча малое, Бусиком кличут…
– Отроча?
– Сие не порода собачачья, а блудодей! – грозно изрекла я. – И девки-ворихи, блудодеицы, числом две, прозваний же не ведаю! Записал.
– Записал, – покорно сообщил Запердолин.
– Прошкины, род боярский, со чадами и домочадцами, числом…
– А поименно?
Я стала припоминать.
– Эдуард-боярин, тьфу… Не бояре то, батюшко, видать, купцы аглицкие, что по первопутку из Архангельска приехали! И с подружией Татьяной… здешнюю, видать, поял… и с чадами, Никитушкой и Аринушкой, хоть этих-то путем окрестили, и с тещей, дай Бог памяти… И с тестем, а тесть зело черен и сварлив…
Вроде бы приехала еще сестра тестя, и кузина Аринушки с Никитушкой, и еще чья-то тетя, но тут я запуталась окончательно. Легко ли разгребаться в чужом семействе, когда собственную речь с трудом разумеешь?
– Наваждение! Сгинь, рассыпься! – сказала я. И через плечо полковника посмотрела на писанную им грамотку. Грамотка не уместилась на одном листе, а заняла еще половину другого, что плохо, бумагу-то беречь надобно. Проснувшаяся память любезно предоставила толстую, своим домашним писцом Федькой переписанную книжищу, именуемую «Домострой». Вот где мудрые словеса-то про бережение!
Вспомнить бы еще, что книжища толковала про неумеренное гостеприимство!
Да, есть там глава малая – яко посещати всякого в страдании в монастырех, больницех и в темницех…
Так это что же?! Мой шестиэтажный особняк – монастырь, больница и темница?! Раз меня посещают в таких количествах?!
Он возмущения я опомнилась. Память предков оказалась слабее моей злости.
– Кто-то из этих сволочей траханных, блин-переблин, скоммуниздил этот ключ от сейфа, слышишь. Запердолин?! – заорала я. – Обыск! Немедленно!
– Яшка, ты хоть представляешь, сколько народу нужно, чтобы обыскать твой дом? – спросил Запердолин. – Если обычной бригадой человечка в три-четыре – то не меньше месяца!
Я заткнулась.
– К тому же, не кажется ли тебе странным налет на твой дом Данияр-бея? Что, если эта комедия понадобилась для изъятия у тебя сумки с ключами?
– Да, – подумав, согласилась я. – Домочадцы знают, что в сейфе ничего особо ценного не хранится, кроме документов, разве что наличные, но не больше десяти тысяч зеленых. Они у меня воровать ключи не станут. Тем более – ключ есть у свекра и у старшей свекрови, об этом всем известно.
– Для многих и десять тысяч – деньги, – меланхолически заметил полковник. – Выходит, либо гости… как всегда, неизвестно откуда взявшиеся гости… Либо – Елизавета Шишкина, действовавшая в преступном сговоре с Данияр-беем! Это очень тонкий ход – вернуться в столовую в чем мать родила. Она знала – ты обязательно поведешь ее в свои апартаменты и оденешь в свои тряпки. А она получит возможность утащить ключи.
– Слишком сложно. Во-первых, зачем их утаскивать вместе с сумкой?
– Чтобы выглядело как-то нечаянно… – не слишком убедительно объяснил полковник.
– Во-вторых, чтобы попать к сейфу, ей пришлось бы сюда возвращаться. И ради десяти тысяч?!.
– Данияр-бея вся Москва знает. Он тратит деньги, которые получает из своего султаната. Но там у них сейчас волнения, султанат пытается встать на путь демократии. Очевидно, Данияр-бей стеснен в средствах. И вот он обращается к своей бывшей жене…
– Проще было отнять у нее те драгоценности, которые он сам ей и подарил!
– Он восточный мужчина. А то, что надето на женщине, – ее собственность. Это – закон, – подняв палец, сказал знаток восточных нравов Запердолин. – К тому же, только ты и знаешь, что в сейфе, несмотря на его размеры, хранится всякая ерунда. А любой нормальный человек убежден, что у Яши Квасильевой там килограммы бриллиантов.
– Тоже верно…
Мои читательницы внимательно отслеживают, в чем я появляюсь на литературных вечерах и в телеэкране. И комментируют, дуры старые! Все им не так! Конечно же, они, глядя на тиражи моих книг, уверены, что я ем бриллианты столовой ложкой! Знали бы они, во что обходится реклама… Десять минут эфирного времени съедают половину гонорара за новую книгу. А без рекламы я тоже не могу.
И все же мне казалось, что сумку спер кто-то из гостей.
– Задачка с пятнадцатью неизвестными… – пробормотала я. Поди разберись теперь, кого где носило перед тем, как вслед за Елизаветой ворвался Данияр-бей, и после переполоха. Тут бы террариум с Дусенькой сперли – и никто бы не заметил.
Полковник, глядя на список гостей, думал примерно то же самое. Плюс еще кое-что специфическое. Ну как, по-вашему, должен реагировать полковник на такие пункты плана: «2. Бусик 3. Юлик 4. Масик», и – ни одной фамилии?! Этот страшный список служил наилучшей иллюстрацией моего раздолбайского гостеприимства!
Забрав его, Запердолин наскоро перекусил, и я отправила его на свей машине с Афанасием за рулем. Сама, взяв у старшей свекрови ключ, пошла обратно в свои апартаменты. Нужно было довести до конца хоть одно дело! И это дело было – паспорт свекра.
Я со знанием дела вскрыла металлический конверт. Так и есть! Старый самозванец!
– Какой ты Афанасий?.. – пробормотала я, обращаясь к отсутствующему свекру. – Альфонс ты! Да еще Альфонсович!
Я вернула ключ и пошла малость поруководить прислугой. Гости же, всем бесконечным списком, стали разбредаться по своим комнатам, всячески комментируя события.
Не успела я доруководить уборкой, которой после безумств Данияр-бея оставалось немало, как позвонила Галка.
– Какая ты молодчина! – закричала она. – Нам уже звонили из милиции, полковник с какой-то странной фамилией, мы ему все рассказали про Раймондюкасов! Вот теперь Мишку прищучат! И Ласточка – твоя!