Труженики моря
Шрифт:
— Похоже на веревку.
— Это змея.
— Веревка, — сказал француз тоном авторитета, — веревка с виселицы. Только я этому не верю.
И он в три прыжка очутился у стены. В отваге его было что-то лихорадочное.
Товарищи, дрожа, пошли за ним и прижались к нему, один справа, другой слева. Они приложили ухо к стене. Говор в доме продолжался. Вот что говорили духи:
— Стало быть, решено?
— Решено.
— Сказано?
— Сказано.
— Человек будет
— Заплатив деньги.
— Заплатив, конечно.
— Бласкито возьмет его на свою лодку.
— Не спрашивая, откуда он.
— Это до нас не касается.
— Не спрашивая его имени.
— Имени не спрашивают, только взвешивают кошелек.
— Ладно. Человек будет ждать здесь в доме.
— Что ж он будет есть?
— Будет сыт.
— Чем?
— Да вот тем, что я принес в мешке.
— Хорошо.
— Можно оставить мешок здесь.
— Контрабандисты не воры.
— А когда выедете?
— Завтра утром. Если бы ваш человек был готов, мы бы взяли его с собой.
— Он не готов.
— Его дело.
— Сколько дней придется ему просидеть в этом доме?
— Два, три, четыре. Меньше или побольше.
— Наверное ли приедет Бласкито?
— Наверное.
— Сюда?
— Сюда.
— Когда?
— На будущей неделе.
— В пятницу, в субботу или в воскресенье.
— Непременно приедет.
— Он мне тезка.
— Он во всякую погоду ездит?
— Во всякую. Ничего не боится. Я Бласко, а он Бласкито.
— Стало быть, он наверно приедет на Гернсей?
— Один раз приезжаю я, в другой раз — он.
— Понимаю.
— Считая с будущей субботы, ровно через неделю, — не пройдет и пяти дней, как Бласкито приедет.
— А если море будет неспокойно?
— Буря, что ли?
— Да.
— Бласкито все-таки приедет, только не так скоро.
— Откуда?
— Из Бильбао.
— А куда он поедет?
— В Портланд.
— Хорошо.
— Или в Тор-бай.
— Еще того лучше.
— Ваш человек может быть спокоен.
— Бласкито не изменит?
— Изменяют только подлецы. Мы же люди храбрые. Измена — исчадие ада.
— Никто не слышит, что мы говорим?
— Никто. Страх делает из этой местности пустыню.
— Я знаю.
— Да и кто решился бы нас подслушивать?
— Правда.
— Впрочем, если бы и подслушали, то ничего не поняли бы. Мы говорим на своем особом языке, и никто кроме нас его не знает. Так как вы его знаете, значит, вы из наших.
— Я пришел сговориться с вами.
— Ладно.
— Теперь я уйду.
— Ладно.
— Скажите, если пассажиру захочется не в Портланд и не в Тор-бай.
— Пускай возьмет с собой квадрупулов.
— Бласкито сделает ли все, что человек захочет?
— Бласкито сделает все, что квадрупулы захотят.
— Сколько нужно времени, чтобы доехать до Тор-бая?
— Судя по ветру.
— Часов восемь?
— И меньше, и больше.
— А будет ли Бласкито слушаться пассажира?
— Если море будет слушаться Бласкито.
— Ему хорошо заплатят.
— Золото — золотом. А ветер — ветром.
— Справедливо.
— Человек золотом все может сделать. Как Бог ветром.
— Человек, рассчитывающий ехать с Бласкито, будет здесь в пятницу.
— Хорошо.
— А когда приезжает Бласкито?
— Ночью. Приезжает ночью и уезжает ночью. У нас есть жена — море и сестра — ночь. Жена иногда обманывает; сестра никогда.
— Стало быть, решено? Прощайте, господа.
— Прощайте. Стаканчик водки?
— Благодарю.
— Лучше сиропа.
— Верю на слово.
— Меня зовут Честью.
— Прощайте.
— Вы дворянин, а я рыцарь.
Ясно, что только одни черти могли говорить таким образом. Дети не стали слушать дальше и пустились бежать. На этот раз побежал и французик, убедившись наконец в основательности опасений товарищей.
Во вторник, последовавший за этой субботой, сьер Клубен возвратился с «Дюрандой» в С<ен->Мало.
«Тамолипа» стояла все еще на рейде.
Сьер Клубен спросил у хозяина трактира «Жан»:
— Когда же выйдет в море «Тамолипа»?
— Послезавтра, в четверг, — отвечал хозяин.
В этот вечер Клубен ужинал за столом сторожей и, вопреки обычаю, ушел после ужина. Следствием этого ухода было то, что он не заседал в конторе «Дюранды» и нагрузка ее почти вовсе не состоялась.
Странная небрежность в таком точном человеке.
Он, кажется, довольно долго беседовал с приятелем своим менялой.
Он возвратился часа через два после того, как позвонили тушить огни. Стало быть, около полуночи.
XXXVII
Лет сорок назад в С<ен->Мало был переулок по прозванию Кутанхез. Это переулок теперь уничтожен в видах изящества города.
Он состоял из двух рядов деревянных домов, наклонившихся один к другому, между которыми протекал ручеек, носивший громкое название улицы. Проходить по этой улице надобно было, расставив ноги по обе стороны ручья и беспрестанно задевая то головой, то локтем за дома направо и налево. У этих старых, средневековых нормандских балаганов были почти человеческие профили. Лачуги смахивали на ворожей.