Трюк
Шрифт:
— Ты прям прирожденный оратор.
Беззаботному отношению Ноа к миру можно только позавидовать. Его жизнь далека от того совершенства, которое я себе нарисовал, но Ноа ничему не позволяет себя сломить. По крайней мере, внешне.
Я притягиваю его к себе. Ноа кряхтит, впечатавшись в мое твердое тело.
— Что ты делаешь? — спрашивает он.
— Знаешь, что еще я никогда не делал на людях?
Глаза Ноа сканируют улицу.
— Ну, минет ты мне здесь сделать не сможешь… ой, минуточку, ты уже делал такое на публике.
Я щипаю его за задницу.
— Не минет.
— Так чего же ты не делал на людях?
— Поцелуй меня, — требую я.
— Это приказ?
— Просто сделай это уже.
Ноа наклоняется ко мне.
— Именно эти слова ты будешь выкрикивать позже.
Он прерывает мой смех, прижавшись губами к моим. Я просто жалок, потому что чувствую всплеск адреналина от сознания, что Ноа целует меня прямо на обочине. Его рот. Не знаю, что в нем такого особенного — может то, что Ноа любит брать главенство и контроль в поцелуе. А может, то, что он так сильно меня заводит, что я согласен на любое проявление физического влечения. В чем я точно убежден, так это в том, что хочу от него большего. Хочу все, что Ноа готов дать, даже если ненадолго.
Когда он отстраняется, я пытаюсь его остановить — мне хочется еще, — но Ноа не позволяет.
— С удовольствием продолжил бы целоваться с тобой, но, хотя мы и не в каком-нибудь маленьком городишке в Теннесси, люди не всегда рады видеть, как два чувака обжимаются. Даже в Нью-Йорке. Печально, но факт.
— Точно.
Ну конечно. Может, я и получил больше свободы, но это не значит, что общество не попытается запихнуть меня обратно в клетку.
Ноа продолжает держать меня за руку, и мне нравится ощущать его гладкую кожу в своих грубых ладонях.
— Кроме того, продолжи мы в том же духе, поцелуем бы это не ограничилось, а непристойное обнажение по каким-то глупым причинам считается преступлением.
Я делаю мысленную пометку поблагодарить Дэймона за то, что свел меня с Ноа. Прямо сейчас он именно тот, кто мне нужен. Его пофигизм и уверенность в себе вызывают зависть. Я хочу быть на него похожим. Ну, может, не в плане страха отношений, хотя не факт, что я бы не был таким же, поступи так со мной отец. Если бы я не был геем и встречался с девушкой, отец сделал бы все, чтобы заставить ее исчезнуть. Может, будь я натуралом, вообще не попал бы в НФЛ — и необходимости использовать футбол как прикрытие не было бы. Возможно, жил бы сейчас в трейлере, по соседству со своей сестрой и ее дружком, и растил шестерых детей вместе с их мамочкой.
Я содрогаюсь от этой мысли.
В кофейне Ноа занимает свободный столик, а я делаю заказ. Когда я ставлю на стол чашку кофе, Ноа едва меня замечает. Подперев голову рукой, он неотрывно смотрит в одну точку.
— Что с тобой? — спрашиваю я.
Ноа вздрагивает и переводит взгляд на кофе, затем на меня.
— Извини. Плохо спал ночью. Это мне поможет. — Он обхватывает пальцами чашку.
— А я спал как младенец. Наверняка секс помог. После вчерашнего я готов пнуть себя под зад за то, что боялся открыться раньше. Все должны знать,
Ноа ухмыляется, как будто может прочесть мои мысли.
— О чем думаешь? — Черт, видимо, и в самом деле может.
Я наклоняюсь к нему и тихо говорю:
— О том, что у нас еще три дня до «возвращения» из круиза, и на эти дни в моем расписании только два пункта: тренироваться и трахаться.
— Знаешь, если уйдешь из футбола, наверняка сможешь найти кого-нибудь, и тогда вся твоя жизнь станет такой.
— Думаешь, стоит бросить футбол? — спрашиваю я.
Ноа ерзает на стуле.
— Нет, но даже если вся эта затея с контрактом не сработает, твое будущее не будет таким уж страшным.
— Месяц назад мне так не казалось. — Голос срывается, хоть я и пытаюсь это скрыть. — У меня ничего не было. Если не получу контракт, у меня будет…
— Возможность делать со своей жизнью, что душе угодно. Вернуться в колледж и изучать архитектуру. Стать футбольным тренером. Жить в роскоши на миллионы, которые уже заработал.
В чем-то Ноа прав. У меня есть парень по финансам, который занимается моим инвестиционным портфелем, а трачу я относительно мало. Я посылаю деньги родителям, помогаю растить братьев и сестер. Еще у меня есть квартира в Фили, которую я, как дурак, купил, вместо того, чтобы оформить аренду. Если продам лофт и вложу вырученные деньги с умом, то при желании смогу не работать больше ни дня в жизни. Но думать об этом еще слишком рано. Мне кажется, как только допущу такую мысль, это будет означать, что я сдаюсь.
— Я еще не готов попрощаться с футболом.
— И ты мне будешь говорить, что он у тебя не в крови. Прими это, Мэтт. Твоя суть есть футбол. Вместо плоти и крови у тебя свиная кожа, как у мяча.
— Это… довольно жутко звучит.
— Всегда пожалуйста.
Когда чашка Ноа пустеет наполовину, я поднимаю тему, которую во имя безоблачности наших «отношений» наверно стоило бы избегать:
— Эм… так… ты собираешься сходить к отцу?
— Ответ — большое жирное «нет».
— Можно спросить, зачем ты вообще на него работаешь?
— Он не дает уволиться и не рискует уволить меня сам, опасаясь реакции прессы, как я уже вчера говорил.
— Значит, политиканство — не твой путь? — спрашиваю я.
— Меня не интересуют игры сильных мира сего. Помощь людям не является целью политиков. Им хочется лишь увеличить свой капитал, сделать своих друзей богаче, даже если для этого придется дурить простой народ, который действительно нуждается в деньгах.
— Без обид, но не думаю, что ты так уж часто жертвуешь свои кровные на всякие добрые дела.
Ноа хмурится.
— У меня есть финансовые консультанты, они ограничивают мои расходы. Я делаю пожертвования, когда это возможно, но эти финансисты работают на семью и не дадут никому из нас пустить деньги по ветру. Так что можешь считать меня великовозрастным детиной, все еще получающим пособие. Так уж в моей семье заведено.
— Почему ты не…
— Давай закроем тему.
Понимая, что не имею особых прав, я прекращаю расспросы и откидываюсь на спинку стула.
Ноа допивает кофе.