Трюкач. Лицедей. Игрок. Образ трикстера в евроазиатском фольклоре

Гаврилов Дмитрий Анатольевич

С гравюры Альбрехта Дюрера, конец XV – начало XVI в. Из иллюстраций к «Кораблю дураков» С. Бранта

«А завтра – что ж! – придёт конец Веселью и вину. Конец шуту и королю, И глупости, и уму. Король отправится во дворец И пьяный – к себе в кабак, Ведь всё не то, и всё не так, Но что есть “то” и “так”?» 6

6

Пер. Д. Самойлова

Он выступает как раз в качестве выразителя настроений, расходящихся с общим весёлым, непринуждённым тоном. Трикстер ломает любое совершенство, даже если это совершенство смеха.

Смех – верный спутник любви, а потому шут и Трикстер выступает как любовником, так и сводником, торжествуя над ханжеством общества. Мефистофель сводит Фауста и Маргариту, Мерлин помогает Утеру добиться леди Игрейны, лиса в сказках выступает свахой культурного героя, да и знаменитый Кот в сапогах в этой части своему хозяину услужил, выдав безродного сына мельника за дочь короля.

Вот как звучат любовные куплеты шекспировского шута Фесте из комедии «Двенадцатая ночь, или что угодно»:

«Где ты, милая, блуждаешь?Стой, послушай, ты узнаешь,Как поет твой верный друг.Бегать незачем далече,Все пути приводят к встрече;Это скажут дед и внук.Что – любовь? Любви не ждется;Тот, кто весел, пусть смеётся;Завтра – ненадежный дар.Полно медлить. Счастье хрупко.Поцелуй меня, голубка; Юность – рвущийся товар» 7 .

7

Пер. М.Лозинского

Очень точно подмечено: «Любое лицо или понятие, взнесенное социальной иерархией вверх, шут прокидывает в материальнотелесный низ и таким образом поддерживает в обществе память о том, что вообще-то все люди имеют одинаковую природу» (Бахтин, 1990, с. 13). Одинаково смеются и плачут, любят и ненавидят.

Развивая приведённую выше характеристику культурного героя и трикстера, данную Мелетинским, Т. А. Струкова пишет:

«Мифологический культурный герой статичен – “стоп-кадр”. Меняются декорации, в которых он действует, меняются чудовища, которых он побеждает, появляются в силу его податливости к соблазну и склонности к насилию всё новая необходимость к подвигу. Культурный герой влияет на реальность, преображает её, при этом сама реальность не затрагивает его, не оставляя следа, “как вода на песке”. Он статичен, и это даёт мне с вами возможность рассмотреть, разглядеть, расчленить и препарировать мифологему культурного героя.

Трикстер подвижен, неуловим, а потому неопределим. Его можно наделить атрибутами, часто противоречащими друг другу и всегда недостаточными. Завернутый в атрибутивный кокон, он прячет от нас своё лицо, и мы не можем ухватить его сущность. Несомненно, имя его табуировано. В текстах он называется то стариком, то внуком, то старшим братом, то вождем, то именами зверей и птиц. Сам Трикстер всё время называет себя и обращается к себе – “Глупец”. Но, учитывая постоянно присутствующий мотив отражения реального, мифологический Трикстер возвращает это “глупец” нам.

Связь Культурного героя с местом его обитания несомненна и очевидна. Каждый раз, как бы далеко не уводил его путь служения, он, как бумеранг, всегда возвращается в некий сакральный центр. Пространство Культурного героя централизовано, объемно и неоднородно.

В мифологии Трикстера всегда отчетливо прослеживается мотив ухода, и никогда – возвращения. Возвращение всегда связано с “наживанием кучи неприятностей”, а потому неприемлемо. Пространство Трикстера плоское, гомогенное и однородное, равное самому себе в каждой точке. Ситуационное многообразие Трикстера может быть сведено к удовлетворению им четырёх потребностей: полового инстинкта (Трикстер-партнер выступает то мужчиной, то женщиной, то сильным, то бессильным), голода, потребности в сне и отдыхе, испражнения. Удовлетворение этих потребностей не регулируется ни определёнными навыками, ни социальными нормам. Возникновение их всегда спонтанно и удовлетворяет он их при первом их появлении.

Путь у Культурного героя всегда связан со взваливанием на себя бремени ответственности за других (у царственных особ вроде Ивана Грозного, Петра I, Сталина – за страну). Что, конечно, требует особых моральных качеств и силы. Обычно герои и наделены сверхчеловеческими возможностями, хотя и лишены бессмертия, что объясняет отсутствие в них иронии и самоиронии.

Путь у Трикстера – это всегда “бесцельное брождение”, “просто путешествование”, это всегда уход от ответственности. Трикстера отличает ирония и скепсис по отношению к общественному долгу» (Струкова, 2000).

«Пусть все сегодня за вином Не ту играют роль, И шут пусть станет королем, И будет шутом король Сегодня умный будет глуп, И будет умен дурак, И всё не то, и всё не так, Но что есть “то” и “так”?» 8

Человек тpикстеpной природы и мифологический тpикстеp, по словам В. Н. Топоpова, «всегда ищут свой единственный шанс на необщих путях… Готовность и умение усвоить себе особый тип поведения определяют активный полюс деятельности трикстера; отдача же себя ситуации рокового выбора, напротив, отсылает к пассивному полюсу, где сам тpикстеp оказывается игрушкой в руках Судьбы, если только на следующем этапе он не переиграет её за счёт особой, даже Судьбе неизвестной стратегии поведения» – подчеркивает Топоров особенность трикстера находить выход из, казалось бы, безвыходной ситуации (Топоров, 1987, с. 5–23).

8

Пер. Д. Самойлова

«Мир рационального сознания – это мир буквальный, а Трикстер живёт в мире смысловом, где есть “правда”, но нет буквальности. И поэтому категории организованного мира просто не существуют для него: нет жизни и нет смерти (а значит, нет убийства, это лишь притворство), не существует никаких границ или ограничений… Трикстер находится на границе игры и действительности. Сама жизнь по Трикстеру оформлена особым игровым образом. По правилам, которые он задаёт, живут все окружающие его» (Пяткова, 2003).

Левон Абрамян указывает: «сама историческая действительность обладает порой такими “мифологическими” свойствами, что может породить особых “мифологических” лидеров» (Abrahamian, 1999). Он рассматривает личность В. И. Ленина в качестве Трикстера периода смены общественно-экономической формации, утверждая: «В случае Ленина мы имеем не проницательного учёного, учащегося у истории в тиши кабинета, а политического деятеля, творящего импровизированную историю, причём при помощи таких же трюков, как и классический мифологический Трикстера. Научные штудии Ленина лишь создавали «научнообъективную» базу для трюкачества в истории, уже сами его труды несут на себе глубокий отпечаток тpикстеpности их автора». Автор выделяет ряд функций Трикстера и переносит их на образ «вождя мирового пролетариата» 9 . Например, «мы пойдём другим путём», – говорит Володя Ульянов после казни старшего бpата-теppоpиста, готовившего покушение на царя Александра III, ставшую хрестоматийной фразу. Выбор обходного, необычного, кривого пути – один из типично тpикстеpных аспектов поведения. Работа Л. Абрамяна актуальна уже тем, что показывает практическую ценность и значимость исследования архетипа Трикстера применительно к современным читателю политическим деятелям, а не только фигурам далекого прошлого и народного фольклора. «Ленина роднит с Трикстером уже то, – пишет Абрамян, – что он, будучи революционером, как и Трикстер, является изменителем мира и культуртрегером. При этом новый мир творится посредством хитрости, трюка. Свидетельство этому – научное наследие Ленина, особенно те сочинения, где он обосновывает правомерность и историческую неизбежность революции в России. Фактически Ленин переворачивает теорию революции классиков марксизма. Если те говорили о социалистической революции в будущем после достижения достаточно высокого уровня развития капитализма, причём в центре капиталистического мира, то Ленин переносит её в настоящее и на периферию, в наиболее слабое звено капиталистической системы. Но делает он это не по недоумию, подобно тому как, например, Хрущев переместил коммунизм из неопределённого будущего в конкретный, 1980 год, а в качестве хитроумного трюка. Т. е. типичный, наиболее широко известный тpикстеpный поступок – переворачивание – Ленин применил для другого типичного тpикстеpного поступка – хитроумного обмана, трюка. Впрочем, чисто карнавальное переворачивание тоже входит в арсенал ленинских поступков – вспомним, например, его знаменитое высказывание о кухарках, которые должны править государством. Но это скорее отражение общей каpнавальности революции, а не специфически ленинская черта (Там же).

9

Аналогичную работу проделывает Е. Михайловская в своей монографии «Идеальная Россия в текстах политиков: проектирование мифов» в отношении лидера партии ЛДПР Владимира Жириновского. Она пишет: «Жириновский (см. Последний бросок на Юг. М., 1993.) как бы встает над пороками и различиями человечества и занимает позицию одновременно спасителя (но не спасителя-жертвы, в христианском смысле, а спасителяплута, изобретателя рецепта мира и благоденствия) и законодателя для России, которая в некотором смысле органична для сказителя, рассказывающего сказку – ведь автор и вправду является законодателем, устанавливающим законы для своего текста, и спасителем, поскольку имеет возможность благоприятным образом завершить перипетии. через которые проходят его персонажи». Сказка отождествляет слушателя с героем, что может объяснять успех пропаганды Жириновского (Волозова, 1992, с .152).