Трюкачи - роман завершен
Шрифт:
— А что рассказывал про то, как он кого-то побил?
— Ну, ему не понравилось, что с Дэлайлой флиртует кто-то, кроме меня. Эти японцы такие странные!
***
Весь следующий день Тео провел дома. Школьную программу за пропущенные занятия он одолел легко, потом спустился в подвал, положил в дальнем углу хлеба и сыра для обитающей в норе старой крысы и немного попрактиковался в начертании рун: отец вернется не сегодня, так завтра, что чревато внеочередным экзаменом по рукопашному бою, магии и по чему там еще отцу заблагорассудится. А недостаточный прогресс по сравнению с прошлым
После полудня появился господин Йонага с относительно хорошими новостями: второй преступник уже пойман и написал признание. Ложкой дегтя оказалось содержание этого признания.
— Так полиция установила, зачем эти головорезы напали на Теодорчика? — спросила мама, когда они втроем пили чай в гостиной.
— Вот тут есть один момент, который я должен прояснить, — ответил адвокат, — преступник — член молодежной уличной банды по имени Накаяма, и в качестве объяснения своих мотивов указал, что ты, Теодор, задолжал ему относительно крупную сумму денег, пятьдесят тысяч йен, взял взаймы и не пожелал вернуть.
У мамы глаза на лоб полезли:
— Что?! Теодорчик, это правда?
Тео скорчил скептическую гримасу:
— Мам, я этого Накаяму не встречал до инцидента ни разу в жизни. И денег никогда ни у кого не одалживал.
— Я так и думал, — сказал адвокат, — это отвод. Накаяма сказал первую пришедшую на ум причину, но не выдал истинного мотива, к слову, он также написал, что хотел только запугать, а намерения бить не имел, но из-за дымовой шашки рука сама дернулась... Это совершенно типичное поведение для японских преступников, и означает оно, что у Накаямы и Мияги личных причин нет. Им это дело поручило третье лицо, вероятно, их главарь. Таким образом, вопрос о причине нападения остается открытым. Однако из того, что я узнал от инспектора, делаю вывод: нападение связано с инцидентом с банцу из школы Бенибэ.
— Это когда четыре человека упали сами? — уточнила мама.
— Именно.
— Но ведь они действительно упали сами!
Господин Йонага взглянул на Тео:
— В самом деле? Сами? Поскольку я ваш адвокат, вы можете доверить мне любую тайну.
Мальчик покачал головой:
— Нет никакой тайны, это святая правда. Но поскольку вы, господин Йонага, не моя мама и не мой папа, то ваше сомнение в моей правдивости мне совершенно понятно.
— Хорошо, — неожиданно легко согласился тот, — тогда расскажи мне еще раз, как было дело.
Тео рассказал, поймав себя на мысли, что рассказывать невероятную правду неверящим — занятие неблагодарное и обидное.
Йонага отхлебнул из чашки, задумчиво подвигал бровями и сказал:
— Если я приму как аксиому, что все именно так и произошло... Как они падали, видел только ты и никто больше?
— Увы, свидетелей у меня нет.
— Забавно, но это полностью совпадает с показаниями пострадавших, за одним исключением. Они не упоминают никаким образом о 'номере первом' из Хоннодзи... Кстати, госпожа Диренни... Вам известно о статусе Теодора в школе?
— Да, я уже знаю, — кивнула мама.
— Тогда могу предложить гипотезу. Пострадавшие рассказали полиции одну историю, о том, что они все споткнулись и попадали, а своим сэмпаям в школе — другую. Чтобы не потерять лицо, они не сказали, что попадали, испугавшись. Проиграть вчетвером бой сильному противнику — позор, но не то чтобы очень, всегда найдется кто-то, более сильный. Признаться в страхе — вот это уже куда хуже. Я даже допускаю, что они рассказали, будто их били все — и ты, Теодор, и твои товарищи. Ну а тот, кому они пожаловались — вероятно, и есть главарь Мияги и Накаямы.
— Как-то оно слишком надумано звучит, — сказала мама.
— Для европейца — да, — кивнул Йонага, — но я в своей практике сталкивался с подобными случаями. Это совершенно обычное явление. Но дело в другом. Мияги и Накаяма сядут, однако нашей проблемы это не решает. Потому что они исполнители, а заказчик остается на свободе.
— Ну и что же нам делать?!
Йонага хитро прищурился:
— Вы имеете в виду с точки зрения закона или вообще, госпожа Диренни? Если с юридической — то ничего. Злоумышленников посадят, а вам остается просто жить дальше и ждать, пока заказчик сделает свой следующий ход... если сделает. Накаяма и Мияги берут вину на себя, дело закрыто. Но если вообще — вот решение на первое время.
Адвокат поднял свой портфель, порылся в нем и выложил на стол маленький, похожий на пистолет дистанционный электрошокер. На Тео он впечатления не произвел: по сравнению с парой крупнокалиберных 'кольтов' в папином тайнике ничего особенного. Но вот маме, к слову, о тайнике ничего не знающей, идея пришлась не по вкусу.
— Вы что, шутите, господин Йонага?! Это незаконно!
— Абсолютно незаконно, — согласился тот, — но пару дней, пока не вернется ваш муж и не решит проблему, вашему сыну может понадобиться средство самозащиты. Просто на всякий случай. А если возникнут проблемы юридического характера — я все решу.
Мама вздохнула.
— Выходит, это правда, то, что рассказал инспектор? Что вы защищаете преступников в обход законности? — сказала она.
Адвокат улыбнулся:
— Законы, госпожа Диренни, крайне несовершенны. Их худшая черта в том, что они действуют в интересах преступников, потому что вы законами ограничены, а преступники — нет. Даже зная, что кто-то хочет вас убить, вы не можете защищаться, ведь хотеть — не преступление. Вы, словно жертва в клетке, вынуждены ждать действия, которого можете не пережить, потому что закон запрещает вам бить на опережение. И вот прямо сейчас у вашего сына выбор: ничего не делать и ждать удара в спину, как того требует закон, или же озаботиться собственной безопасностью в обход закона.
Что же касается меня, то я в законе вижу лишь орудие. Средство. И нарушить закон для меня — то же самое, что нарушить инструкцию пользования тостером или кофеваркой. Если надо — значит надо. Я не вкладываю в слово 'преступник' негативный смысл. Моя профессия — защищать своих клиентов в тех случаях, когда закон их защитить не может. Когда справедливость на стороне клиента, а закон и полиция против него — самый частый случай в моей практике. В точности, как вот сейчас. Ну а инспектор... само собой, что он говорит обо мне плохо, ведь я и полиция — непримиримые враги.