Тучи на рассвете (роман, повести)
Шрифт:
Пан Чак чувствует, как что-то острое щекочет в носу, он вдруг чихает, второй раз, третий… Он старается не шевелить шеей, но это невозможно. Газ проникает в нос, и Пан Чак чихает, сотрясаясь, всем телом. Кожа на шее уже содрана, и рана кровоточит.
Через полчаса два американских солдата и корейский тюремщик снимают кангу.
— Поднимайся!
Пан Чак напрягает все силы и встает. Его выводят из камеры. Едва передвигая ноги, он тащится за солдатом. Вдоль коридора, на поворотах американские часовые.
Его выводят на тюремный двор.
Пан Чака ведут по мостикам в корпус номер тринадцать. Один часовой — спереди, другой — сзади.
Пан Чаку трудно идти. Он не поспевает за первым часовым, и второй подталкивает его сзади автоматом. Вот знакомый корпус номер тринадцать. За ним ущелье. Сейчас там бурлит поток. Сквозь отверстие, куда после пыток сбрасывают трупы, доносится шум воды.
И вдруг Пан Чак почувствовал, как напряглись мышцы. Мысль бежать отсюда, казалось, пришла позже, чем он прыгнул.
Воды родные! Родина! Выручи!
Как стальная стрела, рассекло воду тело Пан Чака. Даже брызги не поднялись. Вода поглотила его, и только широкие круги, все увеличиваясь, плавно расходились в стороны. Стража схватилась за автоматы. И в ту же минуту пузырьками от пуль покрылась поверхность воды, как от капель крупного дождя.
Смысл жизни
Мен Хи идет по узким кривым переулкам, по трущобам Сеула. На голове у нее круглая корзина с бельем.
Пан Чак, Пан Чак, где же ты? Что они с тобой сделали?
Нет, она не плачет, она не будет больше плакать. Она помнит его последние слова: «Защищайте родину!» В этом теперь смысл ее жизни.
В ее маленьком теле много сил. Она не боится больше улыбки Чер Яка, ей не страшна поминальная доска Ли Ду Хана.
Чан Бон посылает ее туда, где не пройдет мужчина. Она может долгое время не есть и не спать. Она появляется в фабричных и заводских бараках и рассказывает, что сегодня написано в подпольной газете, она знает, что происходит на Севере: промышленные предприятия, принадлежавшие японцам и предателям родины, будут переданы народу. Все должны знать об этом.
Ее фигурка мелькает в трамвайных депо: американцы разгромили конфедерацию профсоюзов… Рабочие ответили на это забастовкой.
Она появляется в торговом районе на Хон Маче: из Советского Союза в Северную Корею пришли первые тракторы… На Юге крестьяне присоединились к восставшим рабочим города Тэгу… Они требуют земельной реформы, как на Севере… Партизанские отряды в горах недоступны для американских войск…
Худенькая фигурка движется вдоль университетских коридоров: сегодня американцы вывозят ценности исторического музея… Торопитесь туда, остановите их тяжелые грузовики!..
Мен Хи не дает себе отдыха. Она должна работать за двоих. За себя и за Пан Чака.
Попав
«Рабочие! Присоединяйтесь к бастующим! Уже прекратили работу железнодорожники и текстильщики, печатники и горняки. Конфедерация труда призывает к всеобщей забастовке. Американцы, вон из Кореи!»
Она идет дальше. Идет не торопясь, не оборачиваясь. Впереди — длинное здание районной полиции. Часовой ходит взад и вперед, от угла к углу.
На стене приказ Ходжа, — значит, надо заклеить его.
Она идет вдоль стены.
— Стой, что несешь?
Она улыбается доверчиво и просто. На щеках ямочки, глаза наивные, бесхитростные. Спокойно снимает с головы корзину.
— Это белье госпожи Гю Сик, четвертой жены господина Чо Ден Ока. Вы, наверное, знаете госпожу Гю Сик, ее знают все. Она носит голубые японские кимоно. Она всегда мною довольна. Ни одна прачка не может угодить ей так, как я. У меня очень хороший рыбий клей, я вам сейчас покажу. Вы не найдете на материи шва, такой это хороший клей…
— Перестань болтать, вываливай все из корзины!
Она расстилает на панели кусок батиста, выкладывает на него белье и говорит, говорит, ни на секунду не умолкая.
— Вот это любимый халат госпожи Гю Сик. Она сказала, что этот халат очень нравится господину Чо Ден Оку. Посмотрите на швы, я склеиваю полы вот этим клеем… Попробуйте пальцем, он держит лучше ниток. Госпожа Гю Сик не любит ниток. Может быть, у вашей госпожи нет хорошей прачки, господин полицейский? Я беру совсем дешево. Первую партию белья, как и полагается, стираю бесплатно, для пробы.
Она спокойно выкладывает из корзины халаты, юбки, кофты. Уже видны края грубой простыни. Под ней — листовки. Но Мен Хи спокойна. Она знает: только в этом спасение.
— Ну, проваливай! — говорит часовой, пнув сапогом корзину глупой прачки.
— А у вашей госпожи есть прачка? Вам не нужна хорошая прачка?
Но часовой уже шагает дальше. Сейчас он повернется и пойдет обратно до другого угла. Она укладывает белье и успевает смазать листовку клеем. Часовой проходит мимо, и только одно мгновение требуется, чтобы заклеить приказ Ходжа листовкой. У нее очень хороший клей, сорвать листовку можно будет только вместе с приказом Ходжа.
Она скрывается за углом.
Вечером ходить по улицам нельзя. В Сеуле объявлено чрезвычайное положение. Если ее застают сумерки далеко от дома Чан Бона, где Мен Хи теперь живет, она заходит в первую попавшуюся хижину. Так вышло и в этот раз. А рано утром она побежала домой: надо запастись свежими листовками.
И снова мысли о Пан Чаке. Уже месяц, как он арестован, и ничего о нем не известно.
— Он жив… жив… — шепчут ее губы, и крупные слезы катятся по щекам.