Тугайно-тростниковый скиффл
Шрифт:
Когда все собрались в лагере, я поделился своими наблюдениями. Оказалось, что Николай с Вовкой тоже видели, как садились утки. Причем Вовка пояснил, что это место расположено от нас метрах в пятидесяти.
VII
С рассветом мы ринулись в тростник прямо от лагеря. Через тридцать-сорок метров вышли к воде. Сначала это были небольшие, мелкие плёсы, а после трех проходов открылось большое кормовое озеро. С противоположной стороны его поднялся табунок уток.
Водоем оказался глубиной
Возбужденно обсуждая итоги утренней охоты, мы незаметно проглотили завтрак и дружно закурили. С наслаждением вдыхая сигаретный дым, каждый из нас чувствовал, как по телу растекается умиротворение, благодать… как тело становится тяжелым и тянет к земле.
Было 11 часов. Солнце уже начало припекать. Ветерок нехотя блудил в тростнике, создавая легкий шорох и едва заметное шевеление стеблей. Для нас это время было тихим часом.
Сквозь дрёму я услышал, что кто-то аккуратно рвет газету, приоткрыл глаза и увидел удаляющегося в сторону зарослей Николая. О его намерениях нетрудно было догадаться. Я снова погрузился в прерванное озабоченным товарищем состояние.
Через некоторое время услышал быстро нарастающий топот, открыл глаза и увидел над собой Николая. Движения его были порывисты, глаза горели. По всему было видно, что он очень взволнован. Николай схватил свое ружье и лихорадочно стал запихивать в патронник патроны.
Мы молча смотрели на возбужденного товарища, понимая, что в таком состоянии он все равно ничего вразумительного не скажет, а своими расспросами только спутаем его намерения. Поэтому тихо дожидались исхода представления, на всякий случай ощупывая возле себя оружие.
Николай щелкнул стволами и бросился к тому месту, откуда только что прибежал. Но не успел проследовать и пяти метров, как с него соскочили штаны, которые он, очевидно, впопыхах не успел надежно закрепить на поясе, спутали ему ноги, и он растянулся на песке, как лягушка. Но это, на первый взгляд, комическое действо не вызвало смеха, а только насторожило нас.
Николай подобрал штаны и продолжил движение. Наконец, он остановился, расставил ноги на ширине плеч, вскинул стволы куда-то вверх, потом повел их вниз по диагонали, затем несколько по горизонтали и на мгновение замер. Прозвучал дуплет, после чего послышался грохот сухого тростника. Мы соскочили с ружьями на изготовке.
Николай стоял на месте в растерянности, словно наложил в штаны. Из произошедшего мы поняли только одно: стрелял он в какое-то крупное животное, и оно показало ему свой невредимый зад.
Не солоно хлебавши Николай побрел к нам.
– В кого стрелял? – наперебой стали расспрашивать мы его.
Но Николай словно лишился дара речи.
– Спокойно! – произнес я, налил в кружку воды и поднес её Николаю. – На, выпей, успокойся и расскажи людям всё по порядку.
Вовка чиркнул спичкой, прикурил сигарету и услужливо протянул Николаю.
И только после проведенных неотложных мер пострадавший заговорил.
– Пошел я по нужде. Сижу себе, никому вроде не мешаю. И тут слышу за спиной какой-то шорох. Достал газетку, растираю, ну, чтобы мягче была, а сам прислушиваюсь, а шорох сзади не утихает. Оглядываюсь осторожно, а в десяти шагах стоит косуля и срывает листики с деревца. Я отполз немного, соскочил, схватил ружьё, прибежал на место, а козел все в той же позе. Самого не видно. Над тростником торчит только его голова с рожками. Ну, думаю, хорошо, что не самка. Взял его на мушку. По голове стрелять не стал, чтобы не испортить трофей. Провел предположительно по месту, где должна быть его шея, от головы к туловищу. Отступил немного в сторону, как бы к передней лопатке, и выстрелил…
Николай вдруг оборвал свой рассказ, налил в кружку водки, молча выпил, занюхал кусочком хлеба и задумался.
– Ты не томи, говори, что дальше было? – завелся Владимир Петрович.
– А дальше – козел убежал.
– А в кого же ты стрелял?
– Этот гад вывернул голову на 180 градусов. И в таком изогнутом состоянии хавал листики. А я-то вымерял туловище по отношению к нормальной голове. Вот оно и оказалось в противоположной стороне. И получилось, что стрелял я не по реальному, а по мнимому коз-лу.
Тут мы не выдержали и весело заржали.
В небе послышался нарастающий гул двигателя, и вскоре над нами завис вертолет, колыхнулся и так же неожиданно исчез.
– Все, что ни делается – все к лучшему, – заключил я. – А ведь в это самое время, убей ты косулю, мы бы ее разделывали…
– И повязали бы нас всех, – продолжил за меня Владимир Петрович.
– Это убийство, – не выдержал законопослушный Юрий Иванович, который больше всего боялся общений с охотинспекцией и вообще любого непредвиденного осложнения обстановки. – И как только у тебя поднялась рука на беззащитное животное! Это же браконьерство.
– А ведь, с другой стороны, сколько мяса из-под носа ускользнуло, – мечтательно произнес Владимир Петрович.
– Однозначно, две задние ляжки, – продолжил я сыпать соль на раны, – которые можно было запечь на углях…
– Обидно другое, – заметил Владимир Петрович. – Такой случай бывает только раз в жизни.
После этого глубокомысленного заключения мы погрузились в раздумья. Вывел из глубокомыслия Юрий Иванович, у которого оно оказалось наиболее коротким. Он взял пустой чайник и направился было за водой, как тут я неожиданно вскрикнул.
– Стой!
– Что?
– Возьми ружьё.
– Зачем?
– Посмотрите на это наивное дитя. Неужели тебя жизнь ничему не учит? Один уже вот так сходил…
– Да я за водой.
– Да хоть за шампанским. Без ружья ни шагу – это закон.
Так родился наш второй охотничий закон, следующего содержания:
Идешь по нужде, за водой или дровами – не забудь захватить ружьё!
VIII