Туман. Авель Санчес; Тиран Бандерас; Салакаин отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
Шрифт:
Лицо дона Роке, который стоял в окружении недоверчиво все это выслушавших людей, озарилось кроткой улыбкой сельского пастыря, мягко контрастирующей с бороздившими его щеки темными морщинками:
— Простите, генерал, за откровенность. Слушая вас, мне казалось, что я слушаю библейского змия.
Взгляд и улыбка на его морщинистом лице были исполнены такой наивной прямоты, что полностью искупали излишнюю резкость ответа. Зеленая усмешка застыла на устах тирана Бандераса:
— Досточтимый дон Роке, я, признаться, не ожидал от вас подобной иронии. Со своей стороны, я хотел предложить вам искреннюю свою дружбу и протянуть вам руку, но поскольку вы подозревайте меня в лицемерии, то я ограничусь повторением моих извинений.
VI
С этими словами он приподнял шляпу и в сопровождении двух адъютантов направился к двери.
В пространство между двумя рядами гамаков с шутовскими ужимками выскочил лисенсиат Вегильяс. Плаксивым голосим он проквакал:
— Ква! Ква!
Мумия пожевала губами:
— Жалкий плут!
— Ква! Ква!
— Брось паясничать!
— Ква! Ква!
— Побереги свои шутки для других.
— Ква! Ква!
— Кажется, придется прогнать тебя пинком в зад.
— Ква! Ква!
Лисенсиат, подвязав поясом болтавшийся на нем жилет, с умильным выражением на распухшем от слез лице прыгал на корточках, пытаясь разжалобить недавнего своего покровителя.
— Противно на тебя смотреть! Свою болтливость ты не искупишь лягушачьим кваканьем.
— Ваша милость, всему виной магнетическая ошибка.
Носком сапога тиран Бандерас отшвырнул Вегильяса к часовому, стоявшему навытяжку в дверях камеры.
— Я подарю тебе колпак с бубенцами.
— Зачем беспокоиться, ваша милость?
— В этом колпаке ты предстанешь перед апостолом Петром. Давай собирайся, я отвезу тебя в моей карете в Лос-Мостенсес. Мне бы не хотелось, чтобы ты отправился на тот свет, затаив на меня зло. Раз уж нам придется скоро расстаться с тобой навсегда, то, так уж и быть, давай проведем денек в дружеской беседе. Ведь не исключено, что тебя приговорят к смертной казни. Жалкое ты чучело, почему ты так подло поступил со мной? Кто подучил тебя разбалтывать президентские секреты? Что тебя толкнуло на этот мерзкий поступок? Кто твои соучастники? А ну, пожалуй-ка в мой экипаж. Там сядешь по правую от меня руку. Приговор еще не вынесен, и предрешать твою виновность я сейчас не стану.
КНИГА ВТОРАЯ. ЛЮДСКИЕ СЛАБОСТИ
I
Дон Мариано Исабель Кристино Керальт-и-Рока де Тогорес, полномочный министр его католического величества в Санта-Фе-до-Тьерра-Фирме, барон де Беникарлес и кавалер Ронды, обладатель стольких орденов, скольких побрякушек не имел ни один цыганский осел в праздничный день, в полдень еще нежился в постели в кружевном чепце и ночной рубашке из розового шелка. Мерлин, любимец хозяина, слизывал с его щек румяна, размазывая их по лицу барона своим языком. На мордочке собачки читались изнеженность и кокетливое жеманство.
II
Без всякого доклада в спальню приплясывающей походкой вошел Куррито Душенька. Юный андалусец задержался у двери, провел накрашенными ногтями по тулье своей кордовской шляпы и, хлопнув но ней, сдвинул ее набекрень. Таким же небрежным жестом сунул сигару в рот и заговорил шепелявым сан-лукарским говорком, пересыпая речь блестками севильского красноречия:
— Ну и мордашка! Да ты что, решил раскрасить себя к страстной неделе? Мерлин расписал тебя под кающуюся Магдалину.
Его превосходительство с негодованием повернулся спиной к испорченному юнцу:
— Ты решительно неисправим! Вчера ты даже на минуту не соизволил показаться.
— Составь ноту по всем правилам дипломатического искусства. Всего какой-нибудь час назад я вырвался из узилища, как говорим мы, классики.
— Брось, шутки, Kyppo. Я чертовски сердит.
— Разрази меня бог, Исабелита.
— Ты неисправим! Поди, учинил какой-нибудь скандал?
— Нет, лопни мои глаза! Меня устроили на ночевку в застенке, на грубой циновке, и это еще далеко не самое гнусное из того, что они со мной натворили. Шпики заинтересовались моим жильем и перетасовали всю мою переписку.
Полномочный представитель его католического величества приподнялся на подушках и, схватив собачонку за загривок, в сердцах шнырнул ее на ковер:
— Не может быть!
Kyppo посерьезнел:
— Исабелита, берегись, приклеят тебе горчичник на одно место!
— Где ты хранил мои письма?
— В сундуке за семью замками.
— Знаю я тебя, Курро! Ты явился с этими идиотскими россказнями для того, чтобы выудить из меня деньги.
— Увы, это не россказни, Исабелита!
— Тебе не кажется, что ты перешел все границы бесстыдства?
— Спасибо па добром слове, Исабелита, по в данном случае все это целиком дело рук лисенсиата Лопеса де Саламанка.
— Куррито, ты мерзавец!
— Пусть бык меня забодает и растопчет!
— Такие письма приличные люди сжигают! Должны сжигать!
— И тем Не менее всегда сохраняют!
— А что, если тут замешана рука тирана? Страшно подумать! Положение чрезвычайно сложное и деликатное!
— Уж не хочешь ли ты меня уверить, что впервые попадаешь в такое?
— Не береди мою рану! В нынешних обстоятельствах все это может стоить мне карьеры.
— Постарайся отвести удар!
— Я не в ладах с правительством.
— Если нельзя на прямой, то нельзя ли объехать его на кривой? Не мне тебя учить, душа моя!
Полномочный представитель его католического величества выпростал ноги из постели и схватился за голову:
— Если все это просочится в газеты, положение мое станет совершенно невозможным! И без того молчание газет обошлось мне очень и очень дорого!
— Попробуй перехитрить тирана Бандераса.
— Я готов удушить тебя!