Туман
Шрифт:
– Да, самоубийство! Но не такое, какого жаждал я, а ты мне не позволил. Их должны прикончить их собственные безнадежные усилия выбраться из глупости. Моральный долг дурака, поскольку он человек, —перестать быть дураком, или, иначе говоря, превратить принципы здравого смысла в выводы собственного разума; продумать самостоятельно общие места, которые тогда перестанут быть общими; подвергнуть критике всяческие пошлости. Дурак силится все это одолеть, но груз слишком тяжел для него, и кончает дурак не только со своей глупостью, но и со своим умом и даже с жизнью, то есть кончает самоубийством. С ним происходит то же, что с лягушкой из басни, которая хотела превзойти вола и лопнула. Вот и дураки должны так же лопнуть.
Совсем недавно сюда, в наш мир замогильных вымыслов, принесли книгу Папини «Мужественность». Ты ведь знаешь, я, сын твоей фантазии или воображения, питаю большую склонность к мастерам парадоксов, иначе говоря к людям, культивирующим самостоятельность мышления. Папини меня чарует и развлекает. В его книге я прочел следующее: «Серьезно говоря, мне очень жаль, что так мало людей стараются быть гениями». Прекрасно сказано! Каждый человек должен стремиться к гениальности.
– Но такой, как ты… — отважился я намекнуть.
– Так считаешь ты, полагая, будто создал меня как вымышленное существо. Но ведь ты сам не раз утверждал, что Дон Кихот заставил писать Сервантеса, который так и не понял до конца своего героя:, по крайней мере не понял Санчо; вот и я, Аугусто Перес, утверждаю, что ты, Мигель де Унамуно, уверенный, будто создал меня, плохо меня знаешь…
– А сам-то ты хорошо себя знаешь? — прервал я его.
– Куда там! Я еще не настолько чистый дурак, чтобы уверять, будто познал самого себя. Можешь думать иначе, но и я в своем бренном, вымышленном существовании, тобою дарованном, я тоже стремился к гениальности, старался на свой лад обрести гений. И именно из-за этого меня настигла смерть. Тебе пришлось убить меня, потому что ты не нашел другого способа наделить меня гениальностью. Вместо человека ты создал гомункулуса, а мое стремление к совершенству, к человечности привело меня к смерти. Смерть была для меня самоутверждением. И только так должны утверждать себя дураки. Им следовало бы не подавлять чужую личность, а стараться раздуть свою собственную, пока она не лопнет. По любому поводу они болтают об анархичности романских народов, но о себе забывают. Кто умеет организовать самого себя, тот не станет призывать к насильственной организации, навязанной извне. Мы верим в чудеса случая и импровизации и потому ненавидим эту внешнюю механическую организацию. Я, как тебе известно, всегда доверялся случаю…
– Но я и хотел сделать из тебя дитя случая, — сказал я. — Ведь когда моя фантазия рождала тебя, я размышлял над философией случая и читал Курно.
– Оставь ты свои книги! Верь в случай, а стало быть, верь в провидение, ведь случай и провидение — это одно и то же. Случай провиденциален, а провидение — случайно. И верь в импровизацию! Если какой-нибудь чистый дурак добрых сорок лет готовился нанести тебе удар, и упражнялся, и примерялся, думая, будто ты неспособен сымпровизировать защиту, встречай его смехом. В любом случае он провел эти сорок лет рабом своей собственной глупости и глупости вообще, а ты, ни о чем не заботясь, жил по-настоящему. И пусть ему удастся нанести тебе удар, он все равно останется чистым дураком.
– Но выйдет все так, как он задумал? — воскликнул я.
– Задумал? А что он задумал? Что мог он задумать вообще? Ах, как мало ты в себя веришь! Если бы я, которого ты считаешь выдуманным существом, порожденным твоей юмористической фантазией, мог внушить тебе столько же веры в свои силы, сколько есть у меня! Какой вред нанесли тебе занятия философией чистоты и идеализма! И как ты веришь, несчастный, в метафизические победы!
– Что ты там несешь о метафизических победах? — спросил я.
– Как, ты разве не знаешь? Не так давно в «Берлинер тагеблатт» писали: «Немецкая победа — это не вопрос случая, это метафизическая необходимость. Если силы, управляющие судьбой народов, действительно зависят от высшей воли, способной проводить различие, мы можем и должны верить, что провидение уготовило нам великие свершения». Прелестный текст, только надо уметь его толковать. Ведь здесь говорится, что Германия уготовила провидению великую роль, поскольку провидение, видимо, принялось изучать кантовскую философию; с другой стороны, слова про метафизическую необходимость победы немцев означают лишь, что для немцев необходима метафизическая победа. А метафизическая победа — это вера в то, что ты победил.
– А разве неверно изречение, приписываемое одному генералу, что победа — это вера в то, что ты уже победил? — спросил я.
– Вот это и есть генеральная глупость. Наоборот, победа часто состоит в том, чтобы вообразить себя побежденным. Только дурак считает себя непобедимым. Вспомни, как здесь, у тебя на родине, во времена гражданских войн все эти жалкие безумцы прежде всего объявляли себя непобедимыми, ибо против веры, говорили они, не устоит никто, а потом, потерпев поражение, они вопили: «Предательство!» — или уверяли, будто морально они вышли победителями. «Если бы не…» — говорили они. Если бы да кабы, то во рту б росли грибы. Готовься к тому, что все чистые дураки запоют скоро на этот манер. И не забывай, теперь дураков уже не легион, но партия.
И опять Аугусто Перес растворился в черном облаке. И, проснувшись, я спросил себя: «Кто вносит порядок, логику и связь, то есть организует все это?
Комментарии
* В связи со статьями дона Мигеля в «Мундо графика»… комментируют фразу сеньора Унамуно, что, мол, сеньор Сервантес… был не без таланта… — В номере от 10 апреля 1912 года мадридского еженедельника «Мундо графике» была опубликована статья Унамуно «Размышления о стиле», в которой, скрывшись под маской ученого-педанта — излюбленного объекта комических выпадов писателя, — автор статьи в снисходительно-поучающем тоне рассуждал о «недостатках» сервантесовского стиля: Сервантес-де не знал грамматических времен, позволял себе повторять по нескольку раз на странице одно слово, был несведущ в социологии и т. п. Эта пародийная статья открывалась утверждением критика, что он склонен признать наличие у сеньора Сервантеса некоторых способностей. Провинциальные читатели «Мундо графике» восприняли эту статью Унамуно всерьез.
*…пишет слово «культура»… «Kultura»… — Kultura (нем. Kultur) — германизированное написание слова, которое в испанском языке начинается с буквы «С» — cultura. В статье, опубликованной в 1913 году в «Мундо графике» и называвшейся «Эрудиты, ерудиты и эррудиты», Унамуно объяснил, что он пользуется словом «культура» для различения культуры (cultura) и цивилизации (Kultura), то есть внешней стороны, организующей формы жизнедеятельности духа. В статье «Интервью с Аугусто Пересом» писатель прямо связывает первую мировую войну с наступлением отвлеченно-рассудочных, формальных институтов на личностное, духовное начало, отсылая читателей к названной статье 1913 года. «Я не ждал начала войны, — пишет он, — чтобы предупредить своих соотечественников об опасностях, которые несет в себе слово «Kultura», начинающееся с четырехконечной буквы "К"».
* Табоада Луис (1848—1906) — испанский писатель, автор юмористических развлекательных рассказов, черпавший материал для своих комических сценок из мелкобуржуазного быта. Пользовался при жизни большим успехом у публики.
* Не говоря уже о попытках считать идиомой выражение «зари занимался уже», открывающее одну из глав, когда предыдущая кончается словом «час». — Словом «час» (исп. hora) заканчивается третья глава первой части «Дон Кихота», а выражением «уже занималась заря» (исп. la del alba seria) открывается соответственно четвертая глава романа Сервантеса. Игра слов, основанная на прямом и переносном значении испанского слова hora служила исследователям поводом для разнообразных толкований.