Туманы Авалона
Шрифт:
Но стоило Моргейне выйти на свежий воздух, – невзирая на лето, утро было прохладным, – как ей перестало казаться, будто этот мир готов в любой миг слиться с миром фэйри. Голова раскалывалась от боли, и весь день она находилась под впечатлением своего сна наяву. Если бы только вспомнить… она бросила Эскалибур в озеро, верно, чтобы королева фэйри не смогла им завладеть… Нет, не то, не то… И разум Моргейны снова и снова блуждал по хитросплетениям неотвязного сна.
Но после полудня, когда солнце уже начало клониться к закату, Моргейна услышала пение труб, возвещающих о прибытии Артура, – и весь Камелот засуетился. Моргейна вместе с другими женщинами бросилась на земляной
– Сестра… следует ли моему господину знать об этом? Все уже свершилось, и Мелеагрант мертв. У Артура нет причин начинать войну. Может, лучше, если он будет думать, что лорд мой Ланселет подоспел вовремя, чтобы… чтобы предотвратить… – голос ее сделался тонким, как у ребенка, и Гвенвифар так и не смогла договорить.
– Сестра, тебе решать, говорить ему об этом или нет, – ответила Моргейна.
– Но… вдруг он потом услышит…
Моргейна вздохнула. Почему бы Гвенвифар хоть раз не высказать прямо, что она имеет в виду?
– Если Артуру предстоит услышать нечто такое, что причинит ему боль, он услышит это не от меня; а более никто здесь не имеет права говорить об этом. Но он не может винить тебя за то, что тебя заманили в ловушку и побоями принудили подчиниться.
Но сразу вслед за этим Моргейна поняла, что заставляет Гвенвифар дрожать – поняла так же отчетливо, как если бы собственными ушами услышала голос священника, обращающегося к трепещущей Гвенвифар – к нынешней или к Гвенвифар-девочке? – и вещающего, что женщину могут изнасиловать лишь в том случае, если она сама введет мужчину в искушение, как Ева ввела в грех праотца нашего Адама; что святые великомученицы в Риме предпочитали скорее умереть, чем расстаться с невинностью… Как бы она ни старалась найти забвение в объятиях Ланселета, в глубине души королева верила, что виновна в произошедшем и достойна смерти за то, что была изнасилована, но осталась жить. А раз она не умерла сама, Артур имеет право убить ее… И никакие увещевания не в силах будут заглушить этот голос, звучащий в душе Гвенвифар.
«Она чувствует себя настолько виноватой из-за истории с Мелеагрантом, что уже даже не стыдится своей связи с Ланселетом…»
Гвенвифар дрожала, несмотря на пригревающее солнце.
– Скорей бы он подъехал, чтобы мы могли уйти в дом. Смотри, ястребы кружат. Я боюсь ястребов – мне все время кажется, что они могут на меня наброситься…
– Боюсь, сестра, ты для них крупновата и жестковата, – любезно заметила Моргейна.
Слуги поспешно отворили перед королевским отрядом главные ворота. Сэр Экторий до сих пор сильно хромал после ночи, проведенной в холодном подвале, но это не помешало ему выйти вперед вместе с Кэем. Кэй, исполнявший все это время роль хранителя замка, склонился перед Артуром.
– Добро пожаловать домой, мой лорд и король. Артур спрыгнул с коня и обнял Кэя.
– Что за церемонное приветствие, Кэй, негодник ты этакий? Все ли у нас в порядке?
– Сейчас все в порядке, – произнес Экторий, особенно подчеркнув слово «сейчас», – но у тебя снова есть повод поблагодарить твоего конюшего.
– Это правда, – сказала Гвенвифар, выступая вперед. Ланселет осторожно поддержал ее под руку. – Мой лорд и король, Ланселет спас меня из западни, устроенной изменником, спас от участи, какой не должна подвергаться ни одна христианка.
Артур взял королеву и Ланселета за руки.
– Я, как всегда, благодарен тебе, дорогой мой друг, равно как и моя супруга. Пойдем. Нам следует поговорить об этом наедине.
И, так и не выпуская рук Гвенвифар и Ланселета, он направился вверх, к входу в замок.
– Интересно, что за басню поспешать состряпать для короля эта непорочная королева и прекраснейший из ее рыцарей? – негромко, но весьма отчетливо произнес кто-то из придворных. Моргейна расслышала эти слова, но так и не смогла понять, откуда же они донеслись.
"Возможно, мир – не такое уж безоговорочное благо, –подумала Моргейна. – Теперь, когда они лишились своих обычных занятий, им больше нечего делать, кроме как сплетничать и злословить".
Но если Ланселет покинет двор, злословие утихнет. И Моргейна решила, не мешкая, приложить все усилия, дабы довести дело до конца.
В тот вечер за ужином Артур попросил Моргейну принести арфу и спеть.
– Я целую вечность не слышал, как ты поешь, сестра, – сказал Артур, привлек Моргейну к себе и поцеловал – впервые за очень долгое время.
– Я с радостью спою, – отозвалась Моргейна. – Но когда же Кевин вернется ко двору?
Моргейна с горечью думала об их ссоре; никогда, никогда она не простит Кевину измены Авалону! И все же она, сама того не желая, скучала о Кевине и с сожалением думала о тех временах, когда они были любовниками.
«Просто я устала ложиться спать в одиночестве, только и всего…»
Мысли Моргейны свернули к Артуру и к ее сыну, что находился сейчас на Авалоне… Если Гвенвифар придется удалиться от двора, Артур наверняка женится снова; но пока что не похоже, чтобы к тому шло. И хотя у Гвенвифар никогда не будет детей, возможно ли такое, чтобы их сына, ее и Артура, признали наследником отца? Он унаследовал королевскую кровь по обеим линиям, кровь Пендрагона и кровь Авалона… Игрейна мертва, и огласка не причинит ей боли.
Она уселась на резной раззолоченный табурет, стоявший рядом с троном, и поставила арфу на пол; Артур и Гвенвифар придвинулись поближе и уселись рука об руку. Ланселет растянулся на полу рядом с Моргейной, глядя на арфу. Но время от времени Моргейна ловила его взгляд, устремленный на Гвенвифар, – и читала в глазах Ланселета безудержное желание. Как он может на глазах у всех обнажать свое сердце? Но затем Моргейна поняла, что заглянуть в глубину его сердца может лишь она – для прочих Ланселет был всего лишь придворным, с почтением взирающим на свою королеву и обменивающимся с ней шутками – на правах близкого друга ее супруга.
Когда Моргейна коснулась струн арфы, мир внезапно снова сделался маленьким и далеким, но в то же время огромным и странным; все вокруг утратило форму и очертания. Арфа казалась не больше детской игрушки, но одновременно с этим была чудовищно тяжелой и грозила раздавить Моргейну. Моргейна сидела на каком-то высоком троне и сквозь блуждающие тени вглядывалась в незнакомого молодого мужчину с узким венцом на темных волосах; и при взгляде на него все ее тело пронзило острейшее желание. Их взоры встретились, и словно чья-то рука коснулась самого тайного уголка ее тела, пробуждая жажду обладания… Пальцы Моргейны соскользнули со струн. Ей что-то виделось… Лицо дрогнуло. Мужчина улыбнулся ей. Нет, это не Ланселет, это кто-то другой… Нет, все заволокло тенями…