Туманы Авалона
Шрифт:
– Несомненно, твоя мать сказала, что я – злая колдунья, – улыбнулась Моргейна. «Улыбка у нее самодовольная, словно у кошки», –подумала Гвенвифар. Галахад залился румянцем. – Что ж, Галахад, ты не первый, кто так считает.
На этот раз Моргейна улыбнулась Акколону, и тот улыбнулся в ответ – столь откровенно, что Гвенвифар была неприятно поражена.
– Так ты и в самом деле колдунья, леди? – напрямик спросил Галахад.
– Что ж, – сказала Моргейна со своей кошачьей улыбкой, – несомненно, у твоей матери были основания так считать. Раз уж она покинула нас, теперь я могу поведать обо всем. Ланселет, Элейна никогда не рассказывала
Ланселет повернулся к Моргейне, и Гвенвифар показалось, что его лицо окаменело от боли.
– Зачем шутить над давно минувшими днями, родственница?
– О, но я вовсе не шучу, – отозвалась Моргейна. Она на миг подняла глаза и встретилась взглядом с Гвенвифар. – Я подумала, что хватит тебе разбивать сердца всех женщин Британии и Галлии. Потому я и устроила этот брак, и ни капли о том не жалею: ведь благодаря этому у тебя есть замечательный сын, наследник моего брата. А если бы я не вмешалась, ты так и остался бы холостяком и продолжал бы мучить женщин, – ведь он и сейчас на это способен, верно, Гвен? – дерзко добавила она.
«Я знала это. Но не думала, что Моргейна осмелится так открыто во всем сознаться…»
Гвенвифар воспользовалась привилегией королевы и сменила тему разговора.
– Как там поживает моя тезка, маленькая Гвенвифар?
– Она обручена с сыном Лионеля, – сказал Ланселет, – и в один прекрасный день станет королевой Малой Британии. Священник заявил, что родство слишком близкое, но разрешение на брак все-таки можно выдать. Мы с Лионелем пожертвовали церкви богатые дары, чтоб священник закрыл глаза на это родство. Впрочем, девочке всего девять, и свадьба состоится не раньше, чем через шесть лет.
– А как там твоя старшая дочь? – поинтересовался Артур.
– Сир, она стала монахиней, – ответил Ланселет.
– Так тебе сказала Элейна? – поинтересовалась Моргейна, и глаза ее вновь вспыхнули недобрым огнем. – Она заняла место твоей матери на Авалоне, Ланселет. Ты этого не знал?
– Это одно и то же, – спокойно отозвался Ланселет. – Жрицы из Дома дев очень похожи на монахинь в святых обителях. Они живут в воздержании и молитвах и служат Богу, как умеют.
Он быстро повернулся к королеве Моргаузе, которая как раз подошла к нему.
– Не могу сказать, тетя, что ты совсем не изменилась, но, по-моему, годы обошлись с тобой воистину доброжелательно.
«Как она похожа на Игрейну! Я слыхала множество шуток о Моргаузе и сама смеялась над ними, но теперь я могу поверить, что молодого Ламорака действительно связала с ней любовь, а не честолюбие!»
Моргауза была крупной, рослой женщиной; ее густые рыжие волосы, нетуго заплетенные в косы, спускались на зеленое платье – просторное одеяние из шелка, расшитого жемчугом и золотыми нитями. В волосах у нее мерцал узкий венец, украшенный сверкающим топазом. Гвенвифар протянула руки ей навстречу и обняла родственницу.
– Ты так похожа на Игрейну, королева Моргауза. Я очень любила ее, и до сих пор часто думаю о ней.
– В молодости я бы просто взбеленилась от таких слов, Гвенвифар. Я до безумия завидовала своей сестре – ее красоте и тому, что столь многие короли и лорды готовы бросить все к ее ногам. Теперь же я помню лишь то, что она была прекрасна и добра, и мне приятно слышать, что ее до сих пор помнят.
Моргауза повернулась, чтоб обнять Моргейну, и Гвенвифар заметила, что Моргейна попросту утонула в объятиях родственницы, что Моргауза прямо-таки высится над нею… «С чего вдруг я испытывала страх перед Моргейной? Она же всего лишь малявка, королева незначительного королевства…»Моргейна была одета в скромное платье из темной шерсти; единственными ее украшениями были витая серебряная гривна и серебряные браслеты. Ее темные волосы, все такие же пышные, были заплетены в косы и уложены венцом.
Артур подошел, чтоб обнять сестру и тетю. Гвенвифар взяла Галахада за руку.
– Садись рядом со мною, родич.
«О, именно такого сына я должна была родить Ланселету – или Артуру…»
Когда они уселись за стол, королева сказала:
– Теперь, когда тебе представилась возможность получше узнать своего отца, ты убедился, что он не святой, как выразилась Моргейна, а всего лишь очень хороший человек?
– О, но что же тогда – святой? – спросил Галахад. Глаза его сияли. – Я не могу думать о нем как об обычном человеке, леди, – ведь он, несомненно, стоит куда выше. Он – сын короля, и я совершенно уверен, что если бы трон переходил не к старшему сыну, а к лучшему, именно он правил бы сейчас Малой Британией. Счастлив тот человек, для которого его отец является и его героем, – сказал он. – Я успел немного поговорить с Гавейном – он ни во что не ставит своего отца и почти не вспоминает о нем. Но о моем отце все говорят с восхищением!
– Ну что ж, в таком случае, я надеюсь, что ты всегда будешь видеть в нем безупречного героя, – сказала Гвенвифар. Она посадила Галахада между собою и Артуром, как и подобает сажать усыновленного наследника королевства. Артур пожелал посадить рядом с собой королеву Моргаузу. Следом сидел Гавейн, а за ним – Увейн; Гавейн был дружен с молодым рыцарем и покровительствовал ему, как некогда Ланселет покровительствовал юному Гарету.
За следующим столом сидели Моргейна со своим мужем и другие гости; все они были родичами, но Гвенвифар не могла толком разглядеть их лица. Она вытянула шею и сощурилась, пытаясь рассмотреть их, – потом выбранила себя (она знала, что становится некрасивой, если щурится) и потерла лоб. Неожиданно ей подумалось: может, давний, преследующий ее еще с детства страх перед открытыми пространствами порожден всего лишь ее плохим зрением? Может, она боялась окружающего мира лишь потому, что не могла как следует его разглядеть?
Она спросила у Артура через голову Галахада – тот ел со здоровым аппетитом юноши, все еще продолжающего расти:
– Ты попросил Кевина отобедать с нами?
– Да, но он передал, что не сможет прийти. Поскольку он не может сейчас находиться на Авалоне, возможно, он как-то сам отмечает святой праздник. Я приглашал также епископа Патриция, но он служит в храме всенощную. Он будет ждать тебя к полуночи, Галахад.
– Мне кажется, что посвящение в рыцари чем-то сродни принятию священнического обета, – звонко произнес Галахад. Как раз в этот момент разговоры среди гостей утихли, и голос юноши разнесся по всему залу. – И тот и другой клянутся служить людям и Богу, и поступать по справедливости…
– Что-то в этом роде чувствовал и я, – сказал Гарет. – Дай тебе Бог всегда так думать, парень.
– Я всегда хотел, чтобы мои соратники были преданы справедливости, – сказал Артур. – Я не требую от них благочестивости, но надеюсь, что они всегда будут благородны.
– Возможно, – сказал Ланселет, обращаясь к Артуру, – нынешним юношам предстоит жить в мире, где легче будет вести себя благородно.
Гвенвифар показалось, будто в голосе его прозвучала печаль.