Туманы Авалона
Шрифт:
– Это Зрение?
– Я и без Зрения вполне способен понять, что для того, чтобы сидеть на троне Пендрагонов, нужно быть посильнее Галахада, – сказал Гвидион. – Но если тебе так будет спокойнее, леди, то я готов поклясться Священным источником, что Галахад не умрет от моей руки. Равно как и от твоей, – добавил он мгновение спустя, заметив, как содрогнулась Моргейна. – Если Богиня не захочет видеть его на троне нового Авалона, то мы вполне можем предоставить ей самой разобраться с этим делом – я так полагаю.
Он на миг коснулся руки Моргейны, и, хотя прикосновение было нежным, ее снова пробрала дрожь.
– Пойдем, – сказал Гвидион, и Моргейне почудилось,
Глава 5
Сколько бы Моргауза ни бывала в Камелоте, ей никогда не надоедало любоваться пышными торжественными церемониями. И ей, как одной из подвластных Артуру королев и матери трех самых давних его соратников, должны были сегодня предоставить почетное место среди зрителей турнира; а пока что она сидела в церкви, рядом с Моргейной. По окончании службы Галахада должны будут посвятить в рыцари; теперь же он стоял на коленях рядом с Артуром и Гвенвифар, бледный, серьезный и сияющий от радостного возбуждения.
Сам епископ Патриций приехал из Гластонбери, чтобы отслужить в Камелоте праздничную обедню; сейчас он стоял перед собравшимися в своей белой ризе и говорил нараспев:
– Тебе мы приносим этот хлеб, тело Сына единородного…
Моргауза прикрыла рот ладонью, пряча зевок. Хоть ей и часто приходилось присутствовать на христианских церемониях, королева никогда не задумывалась об их сути; они были еще скучнее, чем авалонские ритуалы – Моргауза знала их, поскольку все детство провела на острове. Она еще лет с четырнадцати считала, что все боги и все религии – лишь порождение людской фантазии. Все они никак не были связаны с реальной жизнью. И тем не менее в праздник Пятидесятницы Моргауза послушно ходила к обедне, чтоб порадовать Гвенвифар – ведь та была здесь хозяйкой дома, да к тому же и Верховной королевой, и близкой родственницей Моргаузы; и вот теперь Моргауза вместе с прочими членами королевского семейства двинулась к епископу, чтоб принять святое причастие. Единственной, кто так этого и не сделал, была Моргейна. Моргауза лениво подумала, что Моргейна сделалась сущей дурочкой. Мало того, что она оттолкнула от себя простой люд – теперь самые набожные из придворных между собой именуют Моргейну ведьмой и чародейкой, а то еще и похуже. Ну какая ей разница? В конце концов, все религии лгут, только каждая лжет на свой лад. Вот Уриенс, тот лучше умел чувствовать свою выгоду; Моргауза ни капли не сомневалась, что Уриенс ничуть не благочестивее любимого кота Гвенвифар. Она видела, что Уриенс носит на руках змей Авалона, – но это не помешало старому королю, равно как его сыну, Акколону, подойти к причастию.
Но когда богослужение почти закончилось, и стали читать молитву за усопших, Моргауза почувствовала, что вот-вот расплачется. Ей не хватало Лота: он был так бесстыдно весел и верен ей – на свой лад; и, в конце концов, он ведь дал ей четырех прекрасных сыновей. Гавейн и Гарет стояли сейчас на коленях рядом с ней, наряду с прочими домашними Артура – Гавейн, как обычно, поближе к Артуру, а Гарет – бок о бок со своим молодым другом, Увейном, пасынком Моргейны. Увейн звал Моргейну матерью, да и сама Моргейна говорила с ним с воистину материнской теплотой; Моргаузе бы и в голову не пришло, что ее племянница способна на такое.
Домашние Артура поднялись на ноги – послышался шелест платьев и негромкое позвякивание мечей в ножнах – и двинулись к выходу из церкви. Гвенвифар казалась немного усталой, но все же была очень хороша собою, с этими ее золотистыми косами и красивым платьем, перехваченным сверкающим золотым поясом. Артур тоже выглядел великолепно. На поясе его висел Эскалибур – все в тех же ножнах, обтянутых красным бархатом, в которых король носил свой меч вот уж больше двадцати лет. И почему только Гвенвифар не вышьет для него новые ножны, покрасивее? Галахад преклонил колени перед королем; Артур взял из рук Гавейна красивый меч и произнес:
– Вручаю его тебе, мой возлюбленный родич и приемный сын.
Он подал знак Гавейну, и тот препоясал стройного юношу мечом. Галахад поднял взгляд – на лице его сияла совершенно мальчишеская улыбка, – и звонко произнес:
– Благодарю тебя, мой король. Этот меч всегда будет служить лишь тебе одному.
Артур возложил руки на голову Галахада.
– Я с радостью принимаю тебя в число своих соратников, Галахад, – сказал он, – и жалую тебе рыцарство. Всегда будь верен и справедлив, всегда служи трону и правому делу.
Он поднял юношу, обнял и поцеловал. Гвенвифар тоже поцеловала Галахада; затем королевское семейство двинулось в сторону огромного турнирного поля. Прочие последовали за ними.
Моргауза оказалась между Моргейной и Гвидионом; за ними шли Уриенс, Акколон и Увейн. Поле было украшено вымпелами и лентами на зеленых древках, и маршалы турнира размечали места для схваток. Моргауза увидела, как рядом с Галахадом появился Ланселет; он обнял сына и вручил ему простой белый щит.
– А Ланселет будет сегодня сражаться? – поинтересовалась Моргауза.
– Думаю, нет, – отозвался Акколон. – Я слыхал, будто его поставили распорядителем турнира; он и так слишком часто их выигрывал. Между нами говоря, Ланселет ведь уже немолод, и если какой-нибудь молодой, крепкий рыцарь вышибет его из седла, это вряд ли пойдет на пользу репутации поборника королевы. Я слыхал, что Гарет не раз брал над ним верх, а однажды это удалось и Ламораку…
– Думаю, Ламораку лучше было бы не похваляться этой победой, – с улыбкой сказала Моргауза, – но мало кто устоит перед искушением похвастаться, что победил самого Ланселета, – пускай даже всего лишь во время турнира!
– Нет, – негромко произнесла Моргейна. – Мне кажется, большинство молодых рыцарей горевали бы, узнав, что Ланселет более не король битвы. Он – их герой.
Гвидион рассмеялся.
– Ты хочешь сказать, что этим молодым оленям не следует бросать вызов рыцарю, что был для них Королем-Оленем?
– Я думаю, что никто из старших рыцарей просто не станет этого делать, – заметил Акколон. – Что же касается молодых рыцарей, мало у кого из них довольно силы и опыта для такого дела. А если кто и осмелится, думаю, Ланселет и сейчас сможет показать дерзкому пару ловких приемов.
– Я бы не стал, – тихо сказал Увейн. – Думаю, при этом дворе нет ни одного рыцаря, который не любил бы Ланселета. Гарет теперь в любой момент сумеет победить Ланселета, но он не станет так позорить его в день Пятидесятницы, а с Гавейном они всегда были примерно равны. Я помню, как-то на Пятидесятницу они сражались больше часа, 'пока Гавейну не удалось наконец-то выбить у него меч. Уж не знаю, смогу ли я победить Ланселета в единоборстве, но пусть он остается непревзойденным, покуда жив. Лично я ему вызов бросать не собираюсь.