Туманы Авалона
Шрифт:
– Но ведь ты и так благороден, отец! – воскликнул Галахад. – Повсюду твердят, что ты – величайший из рыцарей короля Артура.
Ланселет смущенно рассмеялся.
– Ну да – как тот герой саксов, что оторвал руку чудищу, выходившему из озера. Мои слова и деяния превратили в песни, потому что истинная история недостаточно интересна, чтоб рассказывать ее зимой у очага.
– Но ведь ты же вправду убил дракона – разве нет? – спросил Галахад.
– О, да! И это, пожалуй, была достаточно жуткая зверюга.
– Даже слишком хорошо, – заметил Артур, похлопав себя по животу. – Если бы подобные празднества случались почаще, я бы растолстел, словно какой-нибудь король саксов, поглощающий пиво без меры. А завтра Пятидесятница и очередной пир, на котором будет еще больше гостей – просто не представляю, как моя леди справляется со всем этим!
Гвенвифар невольно почувствовала себя польщенной.
– Я и вправду могу гордится сегодняшним пиром; а вот завтрашний – это уже заслуга сэра Кэя; быков для него начали жарить уже сейчас. Мой лорд Уриенс, вы совсем не едите мяса…
Уриенс покачал головой.
– Ну, разве что птичье крылышко. С тех пор, как погиб мой сын, я поклялся не есть больше мяса свиньи.
– А твоя королева присоединилась к этой клятве? – спросил Артур. – Моргейна, как всегда, ест, словно во время поста. Неудивительно, сестра, что ты такая, маленькая и худая!
– Для меня это не лишение – не есть мяса свиньи.
– Но голос твой остался все таким же прекрасным, сестра? Раз уж Кевин не присоединился к нам, может быть, тогда ты нам сыграешь или споешь…
– Если б ты сказал о своем желании заблаговременно, я не стала бы так наедаться. Сейчас я просто не смогу петь. Может, спою попозже.
– Тогда спой ты, Ланселет, – сказал Артур.
Ланселет пожал плечами и велел слуге принести арфу.
– Завтра это будет петь Кевин, а мне с ним не равняться. Я перевел песню некого стихотворца саксов. Когда-то я сказал, что способен ужиться с саксами, но не с тем, что они именуют музыкой. Но в прошлом году, когда я некоторое время жил среди них, я услышал эту песню и не смог удержаться от слез – и попытался в меру своих скромных способностей переложить ее на наш язык.
Он встал из-за стола и взял маленькую арфу.
– Это о тебе, мой король, – сказал он, – и о той печали, что я познал, пребывая вдали от двора и моего лорда, – но музыка здесь саксонская. До того я думал, что саксы способны петь лишь о войне и сражениях.
И он заиграл негромкую грустную мелодию. Ланселет действительно управлялся со струнами далеко не так искусно, как Кевин, но печальная песня обладала собственной силой, и постепенно все гости утихли. Ланселет запел хрипловатым голосом необученного певца.
Чья печаль сравнится с печалью того, кто одинок?
Некогда я жил при короле, которого любил всем сердцем,
И руки мои были полны колец, что дарил он,
И сердце мое было полно золотом его любви.
Лик короля подобен солнцу для тех, кто окружает его,
Но ныне мое сердце опустело,
И я один бреду по миру.
Рощи шумят листвою,
Луга полнятся цветами,
И лишь кукушка, печальнейший из певцов,
Твердит о тоске одинокого изгнанника.
И теперь сердце мое рвется в странствия,
Чтоб найти то, что я утратил навеки.
Я не вижу более лика моего короля, и потому все люди для меня на одно лицо.
Я не вижу более прекрасных полей и лугов моей страны,
И потому все страны одинаковы для меня.
И вот я поднимаюсь и следую за своим сердцем.
Но что для меня даже прекрасные луга родины,
Если я не вижу лица моего короля?
И золото на моих руках превратилось в оковы,
Когда сердце мое лишилось золота любви.
И потому я обречен скитаться
По дороге рыб и дороге китов,
И за страною волн,
И нет у меня друзей -
Лишь память о тех, кого любил я,
Да песни, что льются из сердца моего,
Да эхо крика кукушки.
Гвенвифар склонила голову, пряча слезы. Артур спрятал лицо в ладонях. Моргейна смотрела куда-то перед собой, и королева заметила у нее на щеках влажные дорожки, оставленные слезами. Артур встал со своего места и обошел стол; он положил руки на плечи Ланселету и дрожащим голосом произнес:
– Но теперь ты снова со своим королем и другом, Галахад. И сердце Гвенвифар исполнилось давней горечи. "Он поет о своем короле, а не о своей королеве и своей любви. Его любовь ко мне – всего лишь часть его любви к Артуру".Королева закрыла глаза, не желая смотреть на их объятия.
– Это было прекрасно, – тихо произнесла Моргейна. – Кто бы мог подумать, что какой-то грубый сакс способен создать подобную музыку… Наверно, это Ланселет…
Ланселет покачал головой.
– Музыка действительно их собственная. А слова – всего лишь бледная тень их слов…
Тут послышался чей-то голос, казавшийся эхом голоса Ланселета:
– Среди саксов есть не только воины, но и поэты, и музыканты, моя леди.
Гвенвифар повернулась к: тому, кто произнес эти слова. Это оказался молодой мужчина в темном наряде, худощавый и темноволосый; впрочем, королеве он казался размытым пятном. Но хоть он и выговаривал слова мягко, на северный лад, голос его по высоте и тембру в точности напоминал голос Ланселета.