Шрифт:
Ив Мабен ШЕНЕВЬЕР
ТУРАКО - ПТИЦА ПЕЧАЛИ
Роман
Перевод с французского
Я.Никитина
Анонс
На тропическом острове, где ведет раскопки французский археолог Пьер Дост, два враждующих клана оспаривают друг у друга право на власть. Пьер находит статуэтку, которая может послужить доказательством первородства одного из кланов. Это приводит к новой вспышке вражды и гибели близких Пьера...
Посвящается В.
I
Дневной свет беспокоит хищников. Пока солнце припекает, крабы с красными клешнями прячутся, закопавшись в ил, в отбросы, что сносит из прибрежных селений в устье болезненно-медленное течение реки. И лишь когда спадает жара, отмель оживает. Выползают из своих убежищ крабы. Сумерки, сгущаясь, гасят огонь их панцирей, усеянных крошечными вздутиями. Капельки влаги притягивают к себе слабеющие лучи заката. Подминая песчаный овес и чертополох, крабы неторопливо ползут к дюнам, налезают друг на друга, чтобы одолеть препятствие из песка и камней, где сплелись, перепутались
За этой оргией наблюдает свидетель - большая птица с черным хохолком, которую называют Турако. Она сидит на макушке пальмы. Когда насытившиеся собаки возвращаются к себе в логово, а гладкая поверхность моря застывает в неподвижности, птица подбирает пахнущие имбирем оранжевые плоды с косточками, оставленные мартышками.
Перед ужином Пьер Дост усаживается в неоготическое кресло с прямой спинкой, увенчанное резными акантовыми листьями. Это кресло купила его мать, купила вскоре после войны, на благотворительной распродаже в пользу бывших узников, которые осмелились вернуться живыми из лагерей, куда угодили из-за предательства и трусости своих земляков, сотрудничавших с немцами. Мать отправилась на распродажу одна, чтобы сын не видел, как она торгуется из-за этого кресла, приглянувшегося ей еще задолго до того, как соседка вынесла его в виде дара для распродажи. Не обращая внимания на смущение добровольца-продавца, шокированного ее настойчивостью, она упорно стояла на своем и добилась весьма существенной скидки. Сын ее Пьер ни в чем не нуждался даже в самые трудные времена, когда все продавалось по карточкам. Идя на разного рода лишения и унижения, мать смогла сохранить видимость скромного, но реального достатка, в каком жила ее семья до войны. Пьер понял переживания матери. Из уважения и из любви к ней, гордой, не смирившейся с таким поворотом судьбы, он сделал вид, что ничего не заметил. Но все эти жалкие уловки, неумелая ложь и недоверие не могли не ранить его душу. Почему же из всей мебели, доставшейся ему по наследству, он взял на Остров только это кресло, отмеченное печатью стыда, хотя, впрочем, и печатью мужества тоже? Вот и в этот вечер он опять задает себе тот же вопрос, не испытывая желания на него отвечать.
Вот уже несколько недель из-за непрерывных и болезненных менструаций Зиа вынуждена по нескольку раз на день менять белье и воздерживаться от интимных сношений со своим дружком садовником Пери. Досадуя на себя, она обвиняет его в неверности. А тот, ни в чем не виноватый, вяло защищается. Она торгуется во дворе Виллы, пытаясь купить обезьяну, которую поймал браконьер в пальмовой роще, защищающей поля от суховея. Охотник набивает цену, пока Зиа торгуется. Как только она прекращает торг, он видит, что дальше настаивать на своем опасно, и соглашается на ту цену, которую она вроде бы невзначай определила.
Обезьянку Зиа подарит брату, знахарю Отшельнику. Он принесет зверька в жертву, чтобы избавить сестру от болезни, с которой ей самой справиться не удается. На нее явно наслали порчу, и, чтобы избавиться от обильных кровотечений, надо пролить еще чью-то кровь, желательно более густую, чем ее собственная. Поскольку обезьяна вбирает в себя детские кошмары, незаметно подсмотренные, когда малыши спят, кровь у нее густая, тяжелая и жирная. Она вытянет из Зии прожорливого духа, мучающего ее. И вот Зиа расплачивается с браконьером. Ее зовет дочь, Нао. Она уносит обезьяну, завязанную в мешок, и прячет ее дома под лестницей.
Хозяйка Усадьбы, Жюли Керн, еще не вернулась. Иногда она до рассвета болтает с друзьями, попивая пальмовую водку в открытом всю ночь баре рядом с портом, откуда доносится скрип качающихся на воде и трущихся друг о друга разноцветных лодок, на которых рыбаки ловят меч-рыбу и мероу. Когда-то Остров, славившийся своими игорными домами, борделями и разнообразной торговлей, после провозглашения независимости оказался в стороне от морских путей, отчего набитые богатыми туристами пароходы перестали к нему причаливать. Жюли этому рада и чокается с теми, кто об этом сожалеет. Когда ей хочется, она там же и ночует в гамаке, подвешенном специально для нее в арочном проеме хозяином бара, давним ее другом. Из многочисленных обожателей Жюли ни один не осмелился бы воспользоваться этим обстоятельством, чтобы соблазнить ее: она принадлежит Ребелю, человеку, одно имя которого внушает страх.
В глинобитном доме, стоящем невдалеке от Виллы, Зию ждет ее дочь. Ужин готов. Но Зие не хочется есть. Она проглатывает кусок манго, съедает ложку маниоковой похлебки и, не говоря ни слова, выходит из дома. Убедившись быстрым взглядом, что за ней никто не следит, она достает из-под лестницы джутовый мешок с обезьянкой, крутит его над головой, чтобы вызвать у зверюшки головокружение, и бежит в глубь сада. Там она
К Пьеру подходит немой мальчик, худосочный, босоногий, коротко остриженный. Считается, что он немой потому, что он ни с кем не разговаривает. Даже Зиа, подкармливающая его, не знает ни его имени, ни его племени. Мальчика никто не приглашает. Он приходит, когда его не ждут. Чтобы обратить на себя внимание Пьера, он подпрыгивает на одной ноге. Пьеру надоело наблюдать в бинокль нашествие краснолапых крабов, и он закрывает глаза. Мальчик думает, что он спит. Он прислоняется к креслу и стоит неподвижно, ловя малейшее движение, вслушиваясь в ровное дыхание Пьера, который слышит, как дышит ребенок.
С тех пор как Пьер поселился на Вилле у Жюли Керн, немой мальчик постоянно крутится возле него. Порой его удивляет и забавляет поведение этого приехавшего издалека взрослого дяди, такого строгого и вместе с тем доброго, который целыми днями читает, пишет или ковыряется в земле. Мальчик старается не беспокоить его, старается не оставлять никаких следов своих неожиданных визитов. Иногда он не появляется неделями. Пьер, реагирующий на любой непривычный шум, всегда угадывает его присутствие, которое в конце концов стало для него желанным. Он имитирует безразличие, чтобы не нарушить контакта с этим безымянным ребенком, о котором не говорят, которого просто впускают на Виллу и позволяют ему кормиться на кухне, спать на свободной кровати. Днем он часами сидит на террасе, следя взглядом за полетом птицы-носорога, гоняется в парке за дрофами или ловит сачком кобылок, чтобы потом горстями скармливать их Турако, в надежде его приручить. Ночью, сидя на теплой черепичной крыше, он наблюдает за болотом, где змеи в это время опустошают гнезда куликов, а вараны ловят крачек и в несколько глотков заглатывают их целиком.
Только раз Пьер оказался свидетелем необычной спешки, когда мальчик кубарем скатился с лестницы и, столкнувшись с Зией, затрясся от смущения. Та поймала его за шею и, прежде чем отпустить, успела неловко погладить и наспех поцеловать в макушку.
Между тем краснолапые крабы пересекли неровную полосу приморских сосен и продолжают двигаться по влажной почве подлеска, подбирая, как до этого в прибрежном иле, на своем пути все, что может служить пищей. Открытое пространство залито бледным светом луны. Темнота прячется в домах. С ней дружат грезы, смешивающиеся с беспокойным отдыхом людей, усталых от дневных трудов, споров и игр. Тишина осторожно вливается в их объятые сном головы.
* * *
"Надо жить. Несмотря на одиночество. Из-за него и ради него. Трудно себе представить, чтобы вы, чтобы я могли бы быть не одинокими. Одиночество - реальность нашей жизни, сама жизнь..."
Пьер отрывается от письма. Раз в три месяца он шлет послание Элен во Францию. Пытается убедить ее не приезжать к нему, поскольку чувствует, что она собирается это сделать. Но он не находит убедительных аргументов. Когда они жили вместе, молчание отбрасывало их в какой-то вакуум, где они внутренне соглашались изнурять друг друга, причем изнурять достаточно медленно, полагая, что тем самым они борются против фатального исхода. А теперь подобное молчание оказалось бы роковым, смертоносным. На его письменном столе, сколоченном из грубо обтесанных акациевых досок, возвышаются стопки папок. Пьеру Досту поручили продолжать археологические раскопки, начатые еще колониальной администрацией, прерванные восстанием и продолженные - дабы не терять лица перед заграницей - после обретения независимости. На стене перед ним висит прикрепленный кнопками портрет Матье Керна, отца Жюли, страстного коллекционера минералов. Под тонким слоем глин, прикрывающих от эрозии базальтовые блоки, он обнаружил кристаллы оливина редкой чистоты. Производя раскопки, чтобы извлечь их, он случайно наткнулся на останки древнейшего в этой части света поселения троглодитов - находка неожиданная и тем более приятная. Здесь жили доисторические люди, оставившие после себя оружие, вырезанное из кости оленя, примитивную письменность, которую еще предстоит расшифровать, - все это говорило об удивительном уровне культуры. Находка озадачила Матье Керна, так как помешала ему разработать жилу оливина. Сперва он держал свое открытие в тайне, но, будучи человеком, не отказывающим себе в радостях жизни, как-то за праздничным столом проговорился, и информация попала в местную газету. Место тотчас было объявлено заповедником и стало предметом тайного торга. Незадолго до смерти Матье Керн продал участок администрации за некую сумму, следов которой Жюли обнаружить так и не удалось. Новые власти доверили вести раскопки древнего поселения одному археологическому учреждению бывшей метрополии. Единственным кандидатом оказался Пьер Дост, начавший предварительные исследования до потенциального создания постоянной группы археологов. Он прибыл на Остров весной. Три года тому назад.