Туркестанский крест
Шрифт:
Утвердительно кивнув, Максим весь превратился в слух.
– На сколько лет, говоришь, она судьбу-то твою предсказала? – обходя очередную лужу, спросила цыганка.
– На одну шестую часть века. Так она сказала.
Снова возникла пауза. Женщина, видимо, делила в уме сто на шесть. Кольченко тоже занялся устным счётом. Подойдя к дому, они остановились.
– Вот, парень, что я обо всём этом думаю. Цыганки, ведь, людям их судьбы не предсказывают. Они лишь пересказывают то, что карты говорят. Или линии на ладони. Не цыганка это была, точно не цыганка, – она вновь перекрестилась, – белая ведьма к тебе пожаловала. Да не пугайся, не сама ведьма. Скорее всего, морок её. И уж
В Молдавии живёт одна такая, совсем уже старая. Очень сильная колдунья, на год вперёд всё видит. Мы, цыгане, её боимся. Страшно, ведь, в будущее-то заглядывать. Не зная своей судьбы проще жить. Про одну шестую… Я даже представить не могу, какую магическую силу надо иметь, чтобы в такую бездну заглядывать. Это же больше шестнадцати лет! Шестнадцать лет и ещё месяцев восемь. Сейчас апрель семьдесят пятого, значит, знаешь ты свою судьбу в аккурат до самого конца девяносто первого года. Сто на шесть-то поделил уже? – Неожиданно спросила цыганка, прищурив глаза.
– Да, шестнадцать целых и шесть десятых, получается, – уверенно ответил Максим.
– А вот и нет. Не шестнадцать и шесть.… Шестнадцать и бесконечные шестёрки. Это же сколько раз по 666? Бесчисленное множество раз? Говорят, что три шестёрки – число Сатаны, но, с другой стороны, эти же цифры служат заслоном от любого зла. Не знаю, есть ли на свете сила, способная эти шестёрки перебить… Шестнадцать с лишним лет – это очень много, целая жизнь, поверь… – она о чём-то задумалась, глядя куда-то вдаль, а потом, как бы размышляя, продолжила, – говоришь, ничего плохого не предсказала… Значит, сынок, всё хорошо у тебя по жизни будет, и самое главное, изменить теперь твою судьбу на этот срок уже вряд ли что сможет. А уж зачем и почему она пришла к тебе, думаю, ты со временем поймёшь. А с той девушкой, в образе которой к тебе приходил ведьмин морок, ты, может быть, ещё повстречаешься, так иногда бывает. Не пугайся её, желала бы тебе колдунья зла, не разговаривали бы мы сейчас тут с тобой. Красивая, говоришь? Видно, нужен ты ей зачем-то… Красота – это, ведь, как сигнал. «Судьба денег не берёт». Нет, не цыганка. Ты успокойся, о дурном не думай. Чему быть суждено, того не миновать! Живи, как живётся. Ступай с Богом!
Старая цыганка перекрестила его, по-доброму улыбнулась и, не оглядываясь, пошла в сторону рынка.
Глава 2
Лейтенант открыл глаза. Уазик выехал из ворот воинской части и остановился вблизи стеклянной кафешки.
– Костя, оставайся в машине и без нужды из-за руля не выходи. Монтировку спрячь, до мордобоя, думаю, не дойдёт, глянь-ка на этих гвардейцев со штык-ножами, – сказал Максим, указывая глазами на демонстративно выстроившихся неподалёку от «стекляшки» солдат из состава наряда по КПП, и уже выходя из уазика, подмигнул водителю, —ну а если что, действуй по обстановке.
От КПП до кафешки было не более двадцати метров. У её двери, переминаясь с ноги на ногу, стоял Бешим, приветливый молодой туркмен. В этом заведении он был и уборщицей, и барменом, и директором одновременно. Это был его бизнес, не взирая на то, что общепитовская точка принадлежала государству. Бешим регулярно отстёгивал оговоренную сумму нужному человеку, но зато ощущал себя хоть и временным, но хозяином этого маленького кафе. Такой вот социализм с азиатским лицом. Красная «шестёрка» с номером 16 66 АША была припаркована впритирку к тротуару, рядом с ней стоял джигит лет тридцати.
«Интересно с вами спать» – пролетела в голове Максима любимая присказка его командира батареи. – «Надо же, какие знакомые цифры».
– Салам, Бешим! – поприветствовал Кольченко главного и единственного сотрудника «стекляшки».
– Здравствуйте, товарищ лейтенант, —отводя глаза в сторону, отозвался тот.
Офицер шагнул внутрь кафешки. Бешим зашёл следом и запер входную дверь. За одним из столиков, небрежно развалившись, сидели двое мужчин лет тридцати. Один из них, скорее всего, был армянин, а у второго было типично славянское лицо. Внешний вид и татуировки на руках не оставляли сомнений в их принадлежности к воровскому миру. В тесном пространстве кафе витал запах лазарета, напрочь перебивая аромат свежего хлеба и недавно приготовленного люля-кебаба. На пустом столе валялась вскрытая упаковка бинта, а на полу подсыхали капельки крови и лужица пролитого йода. У славянина, не очень умело, была забинтована ладонь и указательный палец на правой руке.
– Присаживайся, офицер, побазарим – вместо приветствия произнёс армянин с колоритным кавказским акцентом, указывая рукой на свободный стул.
– И вам – здравствуйте, – неспешно присев, отозвался Кольченко, на всякий случай отодвигаясь вместе со стулом подальше от стола, – слушаю вас внимательно.
– Лейтенант, отдай девку. Она нам денег должна, – низким, прокуренным голосом вступил в разговор укушенный, – тебе от неё геморрой один.
– Много ли должна? Может, я за неё расплачусь? – Максим проявил живой интерес к финансовой теме, проигнорировав информацию о вероятности приобретения малоприятного заболевания.
– У тебя столько денег за всю жизнь не будет, – вмешался в разговор кавказец, и сплюнув на пол, добавил, – проститутка она, понял? Перед олимпиадой их всех из Москвы в Каракумы сослали. Слыхал, наверно?
– Слыхал. Обворовала вас, что ли? – поинтересовался лейтенант и, глянув на перевязанную бинтом руку, добавил, – Москвички – они такие, им палец в рот не клади.
Кольченко куражился над незадачливыми похитителями. Конечно же, ни за какие деньги он не отдаст им девчонку и никакие угрозы на него не подействуют. Максим подсознательно чувствовал, что Злата, наверняка, и есть, та самая красавица, с глазами, как у «сербиянки», и он уже начал её спасать. И обязательно спасёт. А она, непременно, полюбит его, полюбит больше жизни. Никуда не денется! Ведь до этого все пророчества Эсмеральды сбывались.
– Обворовала, сука! – прохрипел славянин. – Да ещё и укусила, падла!
– В порыве страсти? Я и говорю, палец в рот не клади… А сами-то с ней за услуги расплатились? Может, она с вас своё взяла, честно заработанное? —лейтенант говорил с серьёзным выражением лица, стремясь ускорить развязку.
– Ты, наверно, не усёк, она нам очень много денег должна. Давай разбежимся по-хорошему, пока добром просим, – с угрозой в голосе произнёс армянин, – ты же видишь, люди мы серьёзные.
– Братан! Отдай бесовку. Мы с ней всё по понятиям порешаем. К чему тебе проблемы из-за какой-то шалавы? У неё своя жизнь, а у тебя – своя! – славянин пытался уладить вопрос мирным путём, он, в отличие от кавказца, не замечал нотки сарказма в голосе офицера.
– То, что вы люди серьёзные – видно сразу. Только вот не понятно, как таких серьёзных людей могла обворовать молоденькая проститутка… Пусть Бешим позвонит в милицию, она же, наверняка, у них на спецучёте. Подъедут менты, разберутся и все ваши деньги вернут, – Максим надеялся, что после этой фразы затянувшийся базар точно прекратится, и он не ошибся.
– По-хорошему, значит, не желаешь? Что ж, мало тебе не покажется, но запомни – свою судьбу ты выбрал сам, – произнёс укушенный, – лично привезёшь её нам, да в придачу, за борзость свою ответишь сполна.