Туркужин
Шрифт:
Встав, Ора пригласила Нушу присесть на камень, а сама начала кружить перед домом, словно что-то забыла. Камень, оказавшийся теплым и сухим, несмотря на снег и стужу, на миг привлек внимание Нуши, но она, конечно, не села на него, а участливо спросила гадалку, может ли чем-то ей помочь.
– Бац, Баляц, Цак, Цакина! – прокричала вместо ответа Ора, пряча улыбку удовлетворения то ли учтивостью Нуши, то ли своим даром перевоплощаться в древних старух.
В тот же миг вышли из куста четыре старика – один с лучиной, другой с котлом, третий с ножом, а четвертый с козлом на поводу.
Зарезали
Раскинула она кости и задумалась. Отрезала кусок ткани от подола Нуши, сожгла тряпицу над лучиной, смешала пепел с кровью козла, вылила ее на снег и вновь задумалась: что такое?
Кровь между тем ушла в землю, а пепел остался лежать таинственным рисунком. Долго смотрела Ора на тот рисунок; смотрит и молчит, вздыхает, кряхтит, потом снова молчит и качает головой.
Забеспокоилась Нуша:
– Неужели у моего сына не будет суженой?
– Будет невеста у твоего сына. – наконец заговорила Ора, – Родится она в семье Канжа, назовут ее Адиюх.
Обрадовалась и тут же опечалилась Нуша.
– Да разве отдаст Канж свою дочь мне в снохи? Самый знатный нарт селения разве захочет породниться с сыном первого нарта, умершего в своей постели?
Посмотрела гадалка на Нушу пристальным взглядом и сказала:
– Это все, что мне позволено тебе сообщить. А теперь отведай перед обратной дорогой горячего бульона, и мяса с пастой, силы тебе еще понадобятся…
Пока Бац, Баляц, Цак и Цакина прибирались, Ора, как велит закон гостеприимства, проводила Нушу до тропинки.
Прошла Нуша пять шагов по пути, что сама же и натоптала, обернулась кивнуть да улыбнуться, как велит закон учтивости, а Оры и след простыл; словно ее никогда не было. Посмотрела Нуша назад чуть дальше, но нет ни дома, ни стариков – лес стеной да снег горой.
Испугалась вдовушка, поежилась не от холода, но страха, и пустилась вон из чащи.
Бежит, а сама думает, как не наступить на мертвых птиц. Затем смотрит уголком одного глаза, все птицы лежат по краям тропинки, словно посторонились. Смотрит уголком другого глаза, мертвые птицы вроде и не мертвые вовсе.
Хочет Нуша остановиться, присмотреться, разглядеть, а не может – ноги не слушают, бегут себе и бегут; так до самого селения и добежали.
Остановилась Нуша на околице перевести дух, выпрямить спину, восстановить нартскую поступь и тут же узнала, что в доме Канжа родилась прекрасная девочка; и назвали ее Адиюх.
***
Дауд и Адиюх с малых лет были не разлей вода. Едва проснувшись, бежали то купаться, то гулять, то играть в кости-альчики. Однако детские радости не дoлги. Пришло время, Адиюх начали обучать рукоделию и всему, что нужно знать девушке на выданье. Дауд же ушел в горы пастухом. Вслед за отцом, Тутой, юноша так и не пристрастился к воинским забавам. Ни бабушка Бица, ни дядья не могли повлиять на его выбор.
Это случилось осенью, когда за моросящим дождем уже пришли туманы и холода. Все знали, с холодами начинается охотничий сезон горных великанов. Потому пастухи спешили вернуться домой.
Дауд с товарищами пасли на альпийских лугах табун лошадей. Увидев надвигающийся туман, они тоже принялись собираться в путь. Но настали сумерки, и юноши решили дождаться утра следующего дня.
Не знали нарты, что великан Емынеж(6)6 – отличавшийся особой свирепостью и коварством – уже вышел на охоту. Всю ночь бродил он по горам, не находя добычи. На рассвете увидел великан шалаш, наступил на него одной левой и убил замешкавшихся табунщиков.
Дауд в это время находился на соседнем пригорке. Услышал он крики товарищей, обернулся, а там черный Емынеж, выковыривает из соломы бедных нартов.
– Ах ты, гад! Получай же тогда! – вскричал Дауд, достал пращу, хорошенько прицелился, раскрутил, метнул камень, и ослепил жестокого убийцу.
Когда Емынеж с воплем упал, Дауд подбежал и обезглавил чудовище острым кинжалом.
С вершины Горы Счастья наблюдал за происходящим славный, но уже старый бог лесов и животного мира Амыш.
Амыш в прошлом был нартом, но, получив в дар волшебную свирель – белую с одного края и черную с другого, – стал богом. Случилось это давным-давно, но он по-прежнему любил свой народ.
Что касается свирели Амыша – она творила подлинные чудеса. Стоило заиграть на ней с белого края, как природа цвела и преображалась, плодилась и множилась. Преданье гласило, если заиграть на волшебной свирели с ее черного края, мир увянет и погибнет.
Амыш владел волшебной свирелью тысячи лет. За это время он ни разу не спутал ее животворящий белый край со смертоносным черным. Но, старея, он все реже играл на ней. Амыш ходил по земле так долго, что начинал думать, смерть благостней жизни. Сколько раз его правая рука останавливала левую, подносившую к губам свирель с ее черного края.
Внутренняя борьба разгоралась, а достойный преемник не находился…
Увидев, как ловко Дауд расправился с великаном, Амыш решил наградить юношу. Держа в правой руке цветущий посох, левой придерживая под уздцы пегого альпа, предстал Амыш перед табунщиком.
Длинные волосы бога развевались на ветру. На его правом плече сидел сокол, на левом белка. Большой снежный барс, медведь, олень и косуля, лиса и два пушистых зайца сопровождали бога, не слишком приближаясь и не удаляясь.
Через плечо перекинута сума со свирелью.
Дауд, конечно, догадался, кто перед ним. Он с почтением приветствовал Амыша, и, скрывая свою печаль о товарищах, произнес:
– Я бы пригласил тебя в шалаш, благородный Амыш, но, как видишь, он сломан.
– Да не затмит Тха твою печаль о потере друзей еще большей скорбью. Я видел поединок с великаном, и желаю наградить тебя за храбрость, – сказал Амыш, передавая Дауду альпа.
Нарты хорошо знали, как Амыш любил делать подарки. Никто из них не уходил из лесов Южного Княжества с пустыми руками. Изобильны были также моря и реки, поля и даже горы княжества.