Турухтанные острова
Шрифт:
Лампочка в холодильнике не горела. Олег пошевелил ее, но она не загоралась.
— Утром посмотришь. Сейчас умывайся да садись ужинать, — сказала мать.
Есть не хотелось, но он вместе с матерью сел за стол на веранде.
Услышав, что они разговаривают, к открытой двери веранды подошел Мамонт Иванович, соседкин брат, живущий у нее на даче старик-пенсионер.
— С приездом вас, — поздоровался он с Олегом. — Что-то забарахлила машина, — кивнул он в сторону кухни, где стоял холодильник. — Я пробовал на массу, искры не дает. А сейчас без холодильника —
— Мамонт Иванович, заходите с нами чай пить, — пригласила мать.
— Спасибо. — Чаю ему явно не хотелось, но от приглашения он не отказался. Косолапо переступая — у него с войны после контузии болели ноги, — поднялся на веранду.
По шоссе, мимо калитки, прошли несколько парней и девушек, играли на гитаре, пели.
— Казакуют! — сказал Мамонт Иванович.
— Теперь всю ночь будут ходить к заливу и обратно, — посмотрела в сторону прошедших мать.
— Что ж, их дело молодое. Когда-то и мы с тобой так же казаковали, а? — улыбнулся старик.
— Все было.
Посидев еще немного, поговорив о том о сем, Мамонт Иванович поблагодарил за компанию и у шел.
Утром Олег встал пораньше, чтобы еще раз осмотреть холодильник. Возился с ним полчаса, использовав в качестве «пробника» фонарик. Наконец определил, что оборвался провод в шланге электропитания. Он заменил шланг другим, от старенького самодельного электропроигрывателя, который собрал, когда учился в школе. Еще оставалось свободное время, и Олег решил съездить на велосипеде на озеро искупаться. Ехал быстро. И не потому, что опасался опоздать на работу, а просто таким выдалось утро, тихое, свежее. Солнце еще не поднялось из-за леса, небо само вроде бы излучало свет.
На берегу озера среди сосен стояло несколько палаток, возле одной из них две девушки чистили картошку. От углей на месте потухшего костра, над которым висел закопченный котелок, пахло дымом. Возможно, костер жгли еще недавно, потому что над озером, над водой, стлалась сизая дымка, более плотная к берегу, к осоке.
Искупавшись, Олег постоял возле воды, чтобы хоть чуть обсохнуть. На противоположном берегу у ивняка кто-то рыбачил, не видимый за кустами. Когда взмахивал удочкой, как серебринка, проблескивала леска и падала на воду. Немного левее появилась из-за кустов девушка в голубом купальнике, попробовала ногой воду, зашла по колени и, взмахнув руками, поплыла.
И Олег почему-то вдруг заспешил. В электричке, возвращаясь в город, он вспоминал вчерашний разговор с Инной. Знал, что скоро снова увидит ее, и ждал этого.
Дверь открывают по-разному. И в этом тоже проявляется характер человека.
Даша не открывает, а отворяет, иначе это не назовешь. Дверь совершает полутур вальса, и за ней, напевая, размахивая сумочкой и тоже вальсируя, в комнату входит Даша и произносит свое неизменное, веселое и широко всем подаренное: «Здравствуйте».
«Здра-а-авствуйте!» — как конферансье со сцены, входя, произносит улыбающийся Юра Белогрудкин, и дверь вроде бы радостно похохатывает вместе с ним: «Ха-ха-ха! Чуть было не опоздал!»
А вот Сережа Маврин входит в комнату, кажется, не открывая двери. Шмыг! — и он уже на месте, будто просочился в замочную скважину. Сидит у верстака на своей высоченной табуретке. Более того, все приборы уже включены.
Вот и сейчас дверь не скрипнула, она вроде бы даже не шевельнулась, а Сережа уже тычет горячим жалом паяльника в канифоль, побалтывая короткими ножками.
— Шеф вчера приехал.
— Ну да? — все поворачиваются к Сереже.
— Как он вчера мог приехать, если в конце дня разговаривал с Инной по телефону?
— А вот так и приехал.
С Сережей не спорят. Потому что Сережа знает все. Любую новость он узнает первым.
Табурет, на котором сидит Сережа, особый. Он сварен из железных уголков, очень высокий, и Сережа вскакивает на него с разбега, как джигиты в цирке на коня.
— Что-то он задерживается, — сказал кто-то.
— Дело серьезное, — откликается Сережа. — Весьма. — И все поняли, что наверняка серьезное.
Инна нервничала.
«Наплевать мне на него», — думала Инна, пытаясь себя успокоить, взять в руки, и то, что не могла успокоиться, еще больше раздражало ее. Ей было любопытно, как он войдет, как взглянет на нее, хотя прекрасно знала, что не поднимет головы, даже не повернется к двери, когда он появится. Еще чего не хватало! Машинально глянув в сторону, она заметила, как, притихнув, сидит Даша. Задумчиво опустив ресницы, будто всматривается в себя.
Смешная, чудаковатая, наивная Даша. «Боже мой! Да ведь она влюблена в него! — вдруг догадалась Инна. — Как это я раньше не видела?»
Даша была на десять лет моложе ее. Инна всегда относилась к ней снисходительно, как к маленькому ребенку, почти так же, как к своему Мишке. Было смешно смотреть, как Даша искренне возмущалась, когда Юра Белогрудкин разговаривал по телефону со своей очередной «любимой». Облокотись левой рукой о стол, этак небрежно откинувшись на спинку стула. Правая нога лежит щиколоткой на колене левой.
— Милочка, ты мышек не ловишь! Ха-ха-ха! — говорил кому-то Юра.
И Дашу взрывало.
— Как вы можете! — вспыхивала она. — Как вы можете каждую девушку называть «милочка»? Как вам не стыдно!
— А чего здесь такого? — кренделем уткнув руку в бок, вскидывал брови Белогрудкин.
— Но ведь это же возмутительно!
— Ты ко мне невозможно строга! Погладь меня по головке и скажи, что я самый лучший.
— Ужас! Слушайте, вам никто не говорил, что вы — чудовище?
— Я? — вроде бы удивлялся Юра. — Нет, золотце, никто. Золотце, ты ко мне несправедлива. Ха-ха-ха!