Тустеп вдовца
Шрифт:
Местный частный охранник, проезжавший мимо двора, когда я открывал дверцу материнского белого «Ауди», заметил мой выходной костюм. Впервые за два года он не стал притормаживать или бросать на меня подозрительные взгляды.
На приборной доске меня поджидал мамин индейский амулет.
Глава 35
— Думаю, все прошло хорошо, — сказал мне Дэвид Митчелл. — Заходи, заходи.
Его офис находился на третьем этаже здания Гуманитарных и социальных наук, прямо по коридору, рядом с комнатой для интервью. На двери офиса висел плакат комикса «Пинатс», [121]
121
Ежедневный американский комикс, считается одним из самых популярных комиксов, оказавших большое влияние на всю индустрию.
Его рабочее пространство показалось мне не слишком упорядоченным, но уютным: полки, забитые книгами, картотечные ящики с погнутыми дверцами, умирающие растения в горшках. У задней стены стоял стол с компьютером «Макинтош» величиной с «Хюндай». Над ним висел плакат «Хьюстонского фестиваля возрождения». Еще несколько картинок с Люси и Лайнусом были прикреплены к стенам клейкой лентой, словно лейкопластырь на царапинах.
Митчелл предложил мне сесть и угостил диетическим пепси. Первое предложение я принял.
— Ну, — сказал он, — после того как они пропустили тебя через мясорубку, возможно, ты хочешь задать мне парочку вопросов?
Он кивнул, чтобы меня подбодрить. Митчелл кивал мне во время всего собеседования, пока трое его коллег — двое пожилых белых мужчин и один латиноамериканец — смотрели на меня, хмурились и снова спрашивали, чем именно я занимался после окончания аспирантуры. Когда через час каждый из них пожал мне руку, все они испытывали беспокойство — очевидно, жалели, что не надели хирургические перчатки. Может быть, мама права и коричневый галстук оказался неудачным выбором.
Я задал Митчеллу несколько вопросов. Тот постоянно кивал. У него были серебристые волосы и баки в форме стабилизаторов автомобилей 50-х годов, мелкие острые черты лица и глазки-пуговки как у ласки. Вполне симпатичной ласки, доброй старой ласки.
Он немного рассказал мне о должности, на которую я претендовал.
Судя по всему, старый доктор Хаймер, который преподавал средневековую литературу еще с тех пор, когда она называлась «Современные авторы», наконец собрался уйти в отставку, причем прямо посреди семестра. Точнее, ушел на прошлой неделе. Два его помощника уволились в знак протеста, оставив классы Хаймера на двух ассистентов и парочку профессоров американской литературы, которые, вероятно, считали, что Мария Французская [122] — это название велосипедных гонок.
122
французская (англо-нормандская) поэтесса конца XII — начала XIII века.
— Средние века не самое популярное время, — сказал Митчелл. — Обычно у нас есть несколько преподавателей, готовых занять эту должность, но…
— Почему Хаймер ушел?
Митчелл покачал головой.
— Он выступал против создания отдельных этнических программ для студентов. Хаймер считает, что учебный план не должен быть фрагментарным.
— Ну ничего себе.
Митчелл помрачнел.
— Им двигали самые лучшие намерения. Многие были с ним согласны. Однако при голосовании он остался в одиночестве. Студенты об этом узнали. Начались бойкоты и протесты, появились плакаты с надписью «РАСИСТ». Проректору подобные вещи не нравятся.
— Но
Митчелл посмотрел на меня так, словно это шутка, понятная только «своим».
— Естественно. Они бы предпочли кого-то «другого пола и из другой этнической группы»; кажется, так они говорят.
— Но?..
Профессор покачал головой, показывая свое неодобрение.
— Мне придется поговорить об этом с Гутьересом на очередном совете университета, а сейчас меня больше интересуют вопросы квалификации. Нам нужен человек, который владеет материалом, обладает нужным происхождением и умеет общаться со студентами. Молодой человек, в большей степени преподаватель, чем автор научных трудов. Технически речь идет только о работе до конца учебного года — специалист, приглашенный для чтения цикла лекций, — после чего можно будет говорить о более серьезных условиях. Тем не менее, когда ты начнешь преподавать и у тебя появятся связи на факультете…
Он вновь кивнул, давая мне возможность осознать общую картину. Я так и сделал.
Мы еще немного поговорили о возможных вариантах дальнейшего развития событий; если комитет заинтересуется моей кандидатурой, мне предстоит прочитать пробную лекцию. Не могу сказать, что я пришел в восторг от подобной перспективы, но ответил, что буду ждать решения комитета. Митчелл удовлетворенно кивнул, открыл принесенную мной папку и прочитал мои документы из Беркли. Потом тряхнул головой, и на его лице появилась улыбка.
— Ты владеешь двумя языками.
— Испанским и английским. И средневековым английским. Немного классического испанского и латыни; кроме того, я имею представление об англо-норманнском диалекте и понимаю неприличные шутки в фаблио. [123]
Митчелл тихонько присвистнул и закрыл папку.
— Ты прошел пятилетний курс за три года. И у тебя превосходные рекомендательные письма. Как ты умудрился заниматься… — Он попытался найти приличное слово.
— Бандитской работой? — подсказал я.
123
Жанр средневековой французской литературы: короткая стихотворная повесть, иногда поучительная.
Он рассмеялся.
— Лучше назовем эту деятельность «расследованиями».
— Просто мне повезло. К тому же степень доктора философии позволила мне получить лишь должность бармена на Телеграф-авеню. А потом мой друг познакомил меня с одним адвокатом, который занимался криминальными делами… и взял меня под свое крыло.
Майя Ли, наверное, посмеялась бы над моими словами. «Взял меня под свое крыло» — отличный эвфемизм, если речь о том, чтобы научить правильно разбивать окно, отключать сигнализацию, разыскивать должников и шантажировать их вовремя сделанными фотографиями, чтобы отбить охоту обращаться в суд. Коллеги Майи из «Теренс энд Голдмен» не одобряли ее методов, пока она не стала младшим партнером фирмы.
Митчелл продолжал смотреть на меня с улыбкой, но в его глазах появилась печаль.
— Кроме того, твой отец работал в правоохранительных органах, — добавил он. — Подозреваю, что твоя мать права — это наверняка оказало на тебя влияние и привело к тому, что твоя карьера стала развиваться в ином направлении.
Я не ответил. «В другом направлении?»
— Так почему же ты решил заняться преподаванием? — спросил он.
Кажется, я сказал, что меня интересует интеллектуальный вызов и возможность применить мой реальный жизненный опыт в аудитории, и так далее, и так далее. К тому моменту, когда в дверь постучали, мой разум уже не имел отношения к речам.