Тустеп вдовца
Шрифт:
— Это замечательно, — сказал я Эрейни. — Рад, что все обошлось.
— У тебя гости? — немного помолчав, спросила Эрейни.
— Угу.
— Тогда только слушай. За последние несколько лет Шекли вызывали в суд полдюжины раз, ему предъявляли иски известные исполнители, которые с ним работали. Они утверждали, что он продавал их записи на синдицирование, [124] но они ничего не получали.
— Я слышал об этом.
— Кроме того, они заявляют, что пиратские диски с их выступлениями распространяются
124
Право продюсера продавать программу сразу нескольким телекомпаниям.
Я улыбнулся Эллисон и одними губами произнес: «Больной друг».
— Думаю, это тебя не убьет, так, небольшие неудобства.
Эрейни немного помолчала.
— Не похоже, чтобы из-за этого убивали, милый. Ты прав. С другой стороны, о каких суммах идет речь? И что за человек мистер Шекли? Ты понимаешь, что все это означает?
— Боюсь, у меня есть кое-какие мысли. Но почему они ничего не заметили раньше?
— Я слышала, что Шекли старается все делать очень аккуратно. Он не импортирует записи обратно в США, что принесло бы ему серьезные доходы, но зато гораздо опаснее. Он остается на европейском рынке, используя только записи выступлений. А потому не является целью первой величины.
— Я понял.
— И еще раз, дорогой, от меня ты ничего не слышал.
— Палата номер двенадцать. Хорошо.
— Если ты сможешь этим воспользоваться, чтобы слегка прижать яйца Баррере…
— Я так и сделаю. И тебе того же.
Я повесил трубку. Эллисон посмотрела на меня.
— Хороший диагноз?
— Ты не против, если я переоденусь?
Она поджала губы и кивнула.
— Давай.
Я вытащил из шкафа футболку и джинсы и вошел в ванную комнату. Роберт Джонсон тут же выглянул из-за занавески.
— Пока еще нет, — сказал я ему.
Его голова скрылась за ванной.
Я как раз успел снять выходную рубашку, когда в ванную комнату вошла Эллисон и коснулась пальцем шрама у меня на спине, над почкой. Я лишь с большим трудом удержался от рефлекторного удара локтем назад.
— Что это? — спросила она.
— Ты не могла бы так больше не делать?
Эллисон, словно не слыша моей просьбы, снова ткнула пальцем в шрам, будто он ее завораживал. Ее дыхание перемещалось вдоль моего плеча, как мочалка.
— Пулевое ранение?
Я повернулся к ней лицом, но комнатка была слишком тесной, чтобы отступить назад и не сесть на край раковины.
— Кончик меча. Мой sifu немного увлекся.
— Sifu?
— Учитель. Человек, который учил меня тайцзи.
Она рассмеялась.
— Твой собственный учитель
— Он был очень хорош. Проблема состояла в том, что он переоценил мои возможности.
— У тебя есть еще один шрам — он длиннее.
Она смотрела на мою грудь, на шрам, оставшийся после удара балийским ножом, который нанес мне торговец гашишем в Сан-Франциско, в районе Тендерлойн. Я натянул футболку.
Эллисон надулась.
— Шоу закончилось?
Я махнул рукой, чтобы она вышла, и закрыл дверь перед ее носом.
Роберт Джонсон посмотрел на меня, когда я натягивал джинсы. Он выглядел таким же недовольным, как и я.
— Может быть, атакуем ее одновременно? — предложил я. — Обойдем с флангов?
Его голова снова исчезла. Вот тебе и мужская солидарность.
Когда я вернулся в гостиную, Эллисон открыла еще одну бутылку пива и устроилась на футоне.
— Это место напоминает мне мою старую квартиру в Нэшвилле, — сказала она, разглядывая покрытую пятнами сырости штукатурку на потолке. — Господи, это было ужасно.
— Благодарю.
Она недоуменно посмотрела на меня.
— Я просто хотела сказать, что здесь все очень маленькое. Тогда у меня совсем не было денег. Знаешь, теперь я иногда вспоминаю те времена с ностальгией.
— Старое доброе время, — сказал я. — Твоя жизнь до того, как ты вышла замуж за деньги.
Она выпила еще пива.
— Не нужно меня напрягать, Трес. Ты знаешь, как любили шутить в Фалфурриасе?
— Фалфурриас. Так ты там родилась?
Эллисон с кислым видом кивнула.
— Мы шутили, что в колледж надо ходить только для того, чтобы получить «миссис». — Она постучала большим пальцем по обручальному кольцу. — Я обошлась без аттестата.
Она сжала бутылку всеми десятью пальцами и села с ногами на футон. Я посмотрел на пиво, прикидывая, сколько мне нужно выпить, чтобы догнать Эллисон.
— Когда мне было восемнадцать, я работала летом секретаршей у Эла Гарланда в конторе по продаже автомобилей.
Она со значением посмотрела на меня, словно я просто обязан знать Эла Гарланда, который, вероятно, считался большой шишкой в Фалфурриасе. Я покачал головой, разочаровав Эллисон своим невежеством.
— По выходным я пыталась петь в клубах в Корпус-Кристи. И очень скоро Эл заявил, что готов бросить ради меня жену и финансировать мою будущую музыкальную карьеру. Мы начали ездить с ним по выходным в Нэшвилл, где он показывал мне, какой он богатый и влиятельный. Тысяч десять потратил на докторов для бумажника.
— Докторов для бумажника?
Она усмехнулась.
— Парни из Нэшвилла, которые за милю чуют запах денег из провинциальных городков. Они обещали Элу все: записи, продвижение, связи. Однако ничего не происходило, если не считать того, что я регулярно демонстрировала Элу свою благодарность. Наверное, это была любовь — некоторое время. Потом он решил, что я слишком дорого ему обхожусь. Или его жене кто-то все рассказал. Я так и не узнала истинной причины. В результате я осталась в Нэшвилле с пятьюдесятью долларами и парочкой классных ночных рубашек. Глупо, правда?