Туула
Шрифт:
Что же мне сейчас делать? Связать ее, занести на гору, высящуюся на другой стороне речушки, и глядеть не наглядеться? Рассказать, что я все эти годы не только вспоминал ее, не только прокручивал туда-сюда стрелку на белом циферблате — che ora e piccina? — но и... Что — но и? Вдруг она и сама догадается, как я живу? По моим пивного цвета глазам и радужным кругам под ними? Вряд ли... Как ей сказать об этом и стоит ли?.. Утка серая вспорхнула, к лесу темному свернула?.. знаешь ли ты, Туула? Я, кому довелось спать в гробу, просыпаться рядом с умершим бродягой в трубе теплотрассы, умываться чужой кровью в уличной поножовщине, таращиться неподвижным взглядом на пьяного приятеля, который повесился, встав на колени, на наросте березы, сижу сейчас напротив и постукиваю подошвами новых сандалий о влажный цементный пол «Ротонды» — что тебе сказать, Туула?
Ну, вот я и свободна!
– вернувшись, говорит Туула. Как ветер? Она берет мою руку, разглядывает ее и снова кладет на стол. Привет, Козерог. Я ничего не буду говорить, она все видит, все знает. Возвышенная печаль, сколько она может продолжаться? Из психушек, больниц, лечебниц, чужих городов я писал ей десятки писем и открыток. С улиц Расу и Витебско. Из Симферополя, Кафы и Бреста. Из городков
Дождь прекратился, мы сидим в «Ротонде», от каштанов и травы поднимается теплый пар, малахольные и шалопуты разбрелись кто куда, чтобы через полчаса вернуться снова. И где же ты, Туула? Какой ангел тебя сюда доставил? Немые вопросы. Между прочим, так называлось одно стихотворение Б. Малоне, обращенное к донне Кларе или кому-то еще. Туула сама поясняет: приехала ненадолго, всего на один день... Что же мне в таком случае ей сказать? «И у заветного окна», — говорю я. «В цветах и листьях меж грудей?» - вспыхнув, смеется она.
– Значит, помнишь? И становится такой неприступно-серьезной, что у меня начинает ныть разбитое когда-то колено. Никуда я не поеду, — неожиданно заявляет она, - никуда... Только ни о чем не расспрашивай, будь добр. Ни слова больше, Пошли?
Судьба мне руку протянула, крапивой жгучею махнула... Как будто раненый Сократ в окне мелькает зыбкой тенью... Она все помнит, а я-то думал!.. Я ни о чем ее не расспрашивал, ничего не рассказывал. Всяк сверчок знай свой шесток. Vivere pericolosamente! Ведь каждый наш даже маленький шажок опасен, верно? Что, если бы я тогда хорошенько встряхнул ее, вместо того чтобы разыгрывать из себя клоуна и пороть чушь, говорить сальности, если бы стал срывать с себя те присохшие к телу повязки? Нет, нет, чего это я! Элементарно не успел бы. Она снова взяла мою руку, крепко вцепилась в нее двумя руками, прижалась к ним оголенным плечом, я же, как тогда, в марте, наконец ощутил ее обнаженность... Тогда почему же? Быть может, однажды ты присядешь в лесу на кочку, обхватишь, подобно Христу Скорбящему, голову руками и спросишь себя: тогда почему же? А ведь я давно уже решил для себя раз и навсегда: та неделя — подарок судьбы... Чем бы тогда все обернулось, если бы... но ведь тогда и я бы не... нет, так нельзя! Но почему нельзя, кто скажет? Счастливы те, кто расстался по-хорошему! Как мы с Туулой, которые в этот послеобеденный час бродили по другому берегу речки в поисках местечка посуше -хотелось просто сесть и посидеть! Ведь не часто случается, чтобы близкие когда-то люди спустя семь лет... Ведь я уже во всем разуверился, и достаточно было меня просто погладить, чтобы я испытал собачью преданность к приласкавшему, и мне ли было стыдиться ее — вот она сидит на мокром пеньке, а вот скользит по раскисшей тропинке вниз, в долину... «Никуда я не поеду!» И еще: разумеется, женщин у тебя было хоть пруд пруди? Не дождавшись ответа, Туула добавила: о, тебе пришлось бы тогда иметь дело с ведьмой в моем лице! Но она так и не выдавила при этом из себя улыбку. Я обнял Туулу, она сразу же прильнула ко мне всем телом и тут же отшатнулась, показав на бетонный мостик внизу: сходим туда вечером? Меня с головы до пят обдало жаркой волной. Я стиснул в ладонях ее коротковолосую голову: моя, моя.
Мы шагали по городу, то держась за руки, то продолжая путь в одиночку, будто встретились впервые, а сами знали: у нас в запасе только этот вечер. Вечер и, возможно, ночь. Во всяком случае, я на это надеялся. Ну, а что было у нее на уме, мне неведомо. Судьба мне руку протянула! Шалопуты и бродяги трясут мне руку, похлопывают по плечу, обнимают так, что кости трещат, суют под нос татуированные кулаки, а из подъездов меня гонят другие - их родственники и менты. Грозятся позвонить куда следует, упечь за решетку, но мне все нипочем, сейчас я иду рядом с Туулой, и мне начхать на ваши меблированные жилища со всеми их биде и чучелами зверей в натуральную величину! Плевать с самой высокой крыши! Давай прокатимся на теплоходе, Туула? «Ташкент» сегодня плавает, я видел! Поплыли! Ведь ты обещала! Что? Ну, что мы сплаваем... И я тебе обещал, что угодно обещал, ничего не суля, - в письмах же я, знай, прокручивал вперед стрелки старого белого циферблата -кстати, который сейчас час, детка? Полчетвертого!
– сам же и отвечаю я, глянув на свои пожелтевшие и почерневшие часики. — Поплыли, скорее! А что если нам с тобой, Туула? Почему бы нам не... Давай закатим пир! Пир? Меня охватывает дрожь — только бы она согласилась, только бы не скрылась за кустом, как в тот раз, когда вышла из злополучного польского коттеджа. Ты меня еще?.. Спроси меня об этом, Туула, спроси, а я тебе отвечу... Отчего же ты не спрашиваешь? Защитная броня, дурацкие шуточки — закатим мы с тобой пирушку? Зарежем курицу-пеструшку? Или давай?.. Давай сначала сходим в костел? Ведь по пути. Ладно. И вот уже твои пальцы обхватывают широкий плоский лоб черта, украшающего дверную ручку костела святой Анны... Знаешь ли ты, что я твое имя... метровыми буквами, зеленой масляной краской? На Бернардинском? На Бернардинском! Помнишь бородача Юргиса? Давай с тобой побродим по руинам памяти, ладно? Кого ты еще помнишь, а? Балтазараса Косаса? Юндзиласа? Боровского? Герберта фон Караяна? О, я ничего не смыслю в дирижировании, но... Но? Но мне всегда импонировало, что старик летал на свои концерты на собственном самолете. Класс, правда? Что - класс? Да, дирижер за штурвалом... Ну, подержи еще пальцы на лбу беса, Туула, погладь его металлические рожки, оба! Так зайдем или нет?
Эй, но ведь мы с тобой не приплывем назад, ты же знаешь? Последний теплоход. Знаю, Туула, чувствую, надеюсь, верю — не приплывем! Придем, приползем по берегу, рыбацкими и собачьими тропами, стряхнем росу вокруг ржаного поля, вокруг самого Вильнюса!.. Послушай, Туула... давай купим вина, и не упомню, когда я его... ладно? Ладно... Деньги у меня есть. Нет, все равно бери. Пирушка в два этапа? Я — за. И сыру? Много сыра.
Да у тебя никак губка дрожит, Туула? Откуда мне знать... а ты не смотри. Так сколько вина берем? Бери сколько хочешь, я ведь не твоя ведьма! В таком случае кто ты для меня? Красного вина, венгерского. Венгерское у вас есть? Есть, есть, я вижу. Сколько влезет в мою холщовую сумку? И сыру, полголовы. Стакан газировки? Как твои? Что еще за мои? Ну те, из «Ротонды». А... Ладно, я лучше сама возьму, не злись! Твои, мои... Эй, подойди-ка поближе, что-то скажу... Ну? Ведь я тебя... я ведь знаю, где ты был и чем занимался, всё! Пошли. Вот стакан. Потом вымоем, эти бедные бактерии и без того вот-вот перемрут!.. Да ведь я сам не все о себе знаю, Туула... Порой такое слышу... в страшном сне не приснится! Давай разведем там костер, а? Поплыли. Поцелуй меня. Сейчас? Сейчас. И на теплоходе. При посадке и высадке. И в кают-компании, есть там такая? Послушай! По такому случаю люди даже снимок на память делают!.. Ведь мы как будто... Как будто? Нет, ничего...
Увы, на площади не видно ни одного фотографа. Обычно их тут как собак нерезаных, но стоило приехать Тууле - и ни живой души. Теплоход отходит только через полчаса. Оцепеневший город, не такой, как той осенью в День всех усопших, но какая разница? Какой-то мужчина колотит автомат газированной воды. Ну, наконец! Стакан-то мы свистнули, и он подставляет под струю свою зеленую шляпу. Идиот! Пустые бутылки в разбитых телефонных будках, сейчас они мне не нужны. И Бернардас Малоне, пересекающий площадь, этот мудрец уже понемногу округляется... он даже летом в пиджаке, галстуке и с кожаной папкой... Кто же он на самом деле? Поэт, актер, цезарь или самый заурядный стукач? Впрочем, мое-то какое дело. Эй, Туула! Мне хочется токайского... если можно. Хорошо, успеется. Ты тут подожди...
Последний, «Ташкент»! Туула, ты где? Скорее, посадка началась! Спички у тебя есть? Там до цели путь не близкий... Ну, пошли, пошли! Поцелуй меня!
Мы на палубе, затем спускаемся в салон. Моросит теплый, тихий дождик. Прижмись ко мне и поспи, нам еще пыхтеть и пыхтеть. Не хочу... Значит, это пароход? Говорят тебе, «Ташкент»! Вот видишь, ты уже дремлешь... А вот и не дремлю! Я только думаю... Лучше уж не говори, что ты думаешь. Будто мы каждый день плаваем в гости, на природу или на работу. У моих ног полный холщовый мешок всяких вкусностей. Эй, Туула? Похоже, она и в самом деле уснула. Стрекоза, мотылек, бабочка. Теплая рыжая стрекоза в юбке цвета хаки, в безрукавке под горло... с неисцелованной шеей. Рука просунута мне под спину. Не затекла? Нет, нет... Пассажиров раз-два и обчелся. Нигде не видно купальщиков. Опасаются загрязненной воды. Здесь все загрязнено, все... К тому же вечереет. Дождь, оттого на палубе совсем пусто. Не пусто. Вон там сидит Петрила! Тристан и Разамес... уже наферментировался! Действительно, похож, но мне не смешно. Пошли в другой салон, их тут целых два! Салоны! Здесь — салоны? Ах, да, кажется, это каюты. Кают-компании. Теплоходная чайхана...
Под винтом судна пенятся белые буруны. Первый мост — видишь, что там написано, под мостом? Второй мост... это не наши мосты, Туула. Все равно. Мы откупориваем бутылку, сколько их там, двенадцать? Ты что, с ума сошел? Так сколько же? Нам хватит, ей-богу, хватит, ведь сегодня... Что сегодня? Ничего. Ты там, на своей вилле, закладываешь? На вилле? Каждый божий день! Что ни день зашибаю! Не веришь? Запрусь, забаррикадируюсь и попиваю... ну что, поверил? Я ведь тебе сказала - ни о чем не спрашивай... Странно мы там сейчас живем, мы всегда странно жили... по-моему, чересчур порядочно, слишком несовременно, что ли. Да ты пей, пей, Туула, я ведь тоже все знаю!.. Запрусь, бывало, в своей комнате и потягиваю вино... или рисую одно и то же дерево... ту же ворону... других ворон из орнитологического атласа. Значит, ты запираешься и?.. И?.. И ничего, они стучатся, читают монологи, а я не открываю... дня три, четыре, пять -не дольше... А когда вижу, вернее, чувствую, что в доме нет чужих, сама выхожу. Каких это чужих? Видишь ли... они непременно хотят выдать меня замуж. За ужа, разумеется? Если бы за ужа! Приглашают, заказывают, выписывают по каталогу женихов, да каких! Ты бы их видел! Здоровилы! Куда тебе до них! У всех дипломы, старые холостяки с хорошими манерами... рыжие, черные, плешивые. И все, разумеется, старше меня лет на сто. Как вино. Некоторые заявлялись по брачному объявлению, семейка и тут подсуетилась... Девушка из интеллигентной литовской семьи, с художественными наклонностями, хотела бы... Чего хотела бы? Познакомиться с каким-нибудь хмырем? Нет! Она хотела бы развлечений! Тебя! Вина! Тебя! Хотела бы доплыть на этой пыхтелке аж до Константинополя!.. Эй, я что, окосела? Такие вот дела. Теперь-то их ряды поредели, видно, сообщают друг другу, мол, не суйтесь вы туда, засмеёт! Зато вначале была потеха! Я даже ждать их стала, все-таки хоть какое-то разнообразие. Cyrk na drote!29 Нет, милый, погоди. Потом, если захочешь... Милый? Милый, милый, милый, милый, ты мое пристанище - сегодня, завтра и никогда!.. Курить будешь? Дай. Дым белее бурунчиков, вихрящихся из-под винта. Белая вода. Белая... как что? Как снег? Не то? Соль? Как батист! Батист? А что это такое? Материал такой, скользкий, белый... Значит, и ты знал Бегби? Ага. Послушай! Ну же. Знаешь, что? В русских городах... да и на Украине тоже, словом, там, в больших городах, где есть крупные реки, работают водные такси, куда хочешь, туда и плыви. Не веришь? Нет, я все это не в кино видел, сам там был... прошлым летом. В Екатеринославе, например. Положи руку вот сюда... А те твои женихи... они как... на конях? Верхом, на конях! Напрокат брали, а один даже на краденом «фольксвагене» приехал! Умора! Правда, очень скоро осточертело... жуть. Все такие степенные, в темных костюмах, надушенные... скучнее смерти. По-твоему, смерть скучна?.. Они унылые... одного только занесло... бродягу, вроде тебя... но предки мои его мигом вытурили... Как и меня? Нет, по-другому: натурально указали на дверь, а она прямо на озеро выходит... На водоем? На водоем. И он - бултых?
Помню и этот бестолковый разговор, и даже ее ободранную коленку — Туула слегка оцарапала ее о гравий, когда мы спускались с кручи на берег, намереваясь вернуться в город... Я нагнулся и лизнул ранку, которая оказалась солоноватой и горячей. В то же время я почувствовал ее губы на своей шее. Я положил голову ей на колени и ощутил, как вздымается ее живот, почувствовал ее руки на своем затылке. Ее руки на моем затылке... У меня засосало под ложечкой. Говорят, людоеды и бродяги сентиментальны. К тому же вино...