Тварь
Шрифт:
– Предположим, что он не придет сегодня ночью, – обратился Дарлинг к Тэлли.
– Тогда утром или днем. Но он придет обязательно.
– Значит, мы вполне можем поспать.
– Если сумеете.
– Следовало бы. И вам тоже.
Шарп отправился в кубрик. Тэлли просмотрел еще один цикл на мониторе, затем откинулся на скамье и закрыл глаза. Дарлинг вышел наружу.
Мэннинг все еще сидел на крышке люка, но весь съежился. Заснул.
Дарлинг проверил тросы. Они уходили прямо вниз, неподвижные и нетронутые. Он посмотрел в сторону берега. Бермуды выделялись на фоне черного неба розовым
Когда Дарлинг вернулся в каюту, монитор опять работал, бросая бледные серые тени на лицо спящего Тэлли.
Вип поднялся в рулевую рубку и тихо стоял, слушая звуки ночи. Генератор мурлыкал, самописец эхолота шипел, отмечая дрейф судна на линии, отражающей глубину в пять сотен морских саженей; рыбоискатель жужжал, и его экран все еще отражал бесплодную пустыню. Вип слышал звук воды, нежно ласкающей стальной корпус, и тихое дыхание Тэлли.
Он отправился в каюту и лег на одну из коек. Он стремился заснуть, чтобы отвлечься от своих мыслей, но, хотя был изнурен, все же знал наверняка, что его ум не захочет спрятаться в успокоительное забытье. Еще с тех времен, как Вип юнгой впервые вышел в море, всегда, когда он спал на судне, часть его мозга была на страже, отмечая любое изменение ветра, малейшее изменение в ритмах океана.
Этот вахтенный в его голове выполнял свои обязанности и в лучшие времена, когда судно ходило, казалось, над неистощимыми природными запасами и когда быть разбуженным среди ночи могло означать скорее обещание, чем угрозу. Вахтенный не расслабился даже в последние тяжелые годы, когда ночи были наполнены пустыми надеждами.
Дарлинг знал, что этот вахтенный будет исполнять свои обязанности и теперь, когда впервые в жизни наиболее горячей надеждой Дарлинга было то, чтобы море под ним оставалось бесплодной, безжизненной пустыней.
Его дыхание замедлилось; мозг поддался усталости. Вахтенный стоял на страже, одинокий часовой.
46
Гигантский кальмар распустил свою мантию, втянул воду внутрь и выбросил ее через воронку в животе. Он продвигал свое огромное тело сквозь ночное море с силой, которая толкала волны перед ним и оставляла водовороты позади.
Гонимый самым главным из всех импульсов, он мчался в одну сторону, затем остановился, бросился в другую, заставляя свои многочисленные рецепторы собирать все больше и больше разрозненных сигналов, которые возбуждали его до неистовства. Химические процессы в его организме пришли в замешательство, и хроматофоры, приведенные ими в действие, меняли окраску плоти от бледно-серой до розовой, темно-бордовой и красной, отражая эмоции от беспокойства до страсти.
Получаемые сигналы были частично незнакомы, а частично известны твари, но ее мозг регистрировал только то, что они были неотразимы.
И поэтому тварь мчалась все дальше и дальше, взмывая
Внезапно кальмар наткнулся на струю сигналов: это был след, ясный и безошибочный.
Тварь направилась по нему, забыв обо всем остальном.
47
Дарлинг проснулся, не понимая, что его разбудило. Некоторое время он спокойно лежал, прислушиваясь и стараясь понять, что происходит.
Он услышал знакомые звуки: жужжание холодильника, царапанье по бумаге самописца эхолота, дыхание Тэлли. Все окружающее было знакомо: темнота, прорезаемая только слабым красным мерцанием из нактоуза в рулевой рубке. Но он почувствовал изменения в движении «Капера». Появилось какое-то сопротивление, как будто судно больше не двигалось вместе с морским течением, а скорее боролось с ним.
Вип скатился с койки, прошел к двери и шагнул наружу. Как только его глаза определили направление движения воды, он понял, в чем дело. Судно шло в противоположном направлении.
Что-то тянуло его назад.
Тогда Вип посмотрел на корму и увидел, что по ней плещут и разбрасывают брызги небольшие волны. Тросы все еще уходили в воду под прямым углом, но они дрожали, и даже на расстоянии Вип слышал высокий писк напрягающихся волокон.
«Ну вот, – подумал он. – Начинается».
Он нырнул обратно в каюту и закричал:
– Маркус!
Тэлли выпрямился на скамейке и спросил:
– Что?
– Включите ваш монитор, док, – скомандовал Дарлинг, затем позвал снова: – Маркус! Давай сюда.
– Почему? – спрашивал еще не проснувшийся как следует Тэлли. – Что...
– Мы подцепили на крючок этого сукина сына, вот что. И он тащит нас назад.
Дарлинг потянулся через Тэлли и включил монитор. Экран сверкнул и осветился. Изображение было неопределенным: водоворот пузырьков и теней, вспышки света, пронизывающие темноту, – картина хаоса и неистовства.
– Приманка! – вскричал Тэлли. – Где приманка?
– Он ее захватил, – сказал Дарлинг, – и пытается удрать.
Как раз в это время снизу появился Шарп. Дарлинг сделал ему знак и вышел наружу.
Мэннинг, весь мокрый от брызг, стоял на корме, уставившись на звенящие тросы.
– Это он? – спросил американец.
– Или это наш зверь, или мы подцепили самого дьявола.
Дарлинг направил Шарпа на лебедку правого борта, а сам подошел к лебедке на левом борту, и вместе они принялись накручивать тросы.
Некоторое время ничего не получалось: вес на лебедках был слишком велик, чтобы подтянуть его, поэтому барабаны просто прокручивались под тросами. Судно продолжало двигаться в обратную сторону, разбрасывая брызги, когда корма зарывалась в волны.
Но вдруг тросы ослабли, и судно остановилось.
– Напряжение исчезло, – сказал Шарп. – Что он, сорвался с крюка?
– Может быть. Или просто поворачивает. Не могу сказать точно. Продолжай накручивать.
Они накручивали одновременно правый и левый тросы, выбирая по футу каждую секунду – десять морских саженей в минуту. Мускулы на руках Дарлинга болели, а затем начали гореть, и он менял руки каждые несколько поворотов.