Твари Господни
Шрифт:
– Мы, – кивнула Викки. – Мы будем дома послезавтра утром, потому что я лечу с тобой.
4
– Ты как? – спросила Пика, вытирая ей лоб носовым платком.
– Никак, – и это была чистая правда. Тело было "стеклянное", хрупкое и холодное, и душа тоже была никакой, а в голове стоял туман. Лисе потребовалось сделать почти невероятное усилие, чтобы рассмотреть в этом холодном тумане хоть что-нибудь, за что могла ухватиться ее ленивая неповоротливая мысль.
"Опель… Автобан А5… Ульм… Все живы… И я жива… Снова жива… И мы едем в Ульм…"
Они ехали на машине в Ульм, где в университетской клинике уже много лет лежал
"Если это не тот человек…"
Если это не тот человек, которого она ищет, значит, их дорога лежит дальше. По восьмому шоссе через Аугсбург в Мюнхен…
"Мюнхен? Почему Мюнхен? – удивилась она. – Берлин! Нам нужно в Западный Берлин".
Однако сила ее удивления была так слаба, что на этой мысли Лиса не задержалась, сразу же перейдя от нее к совершенно другой.
– Что там? – спросила она, имея в виду Франкфуртский аэропорт.
– Апокалипсис, – ответил откуда-то из пространства Черт, без пояснений догадавшийся, о чем она их спрашивает. – Война Гога и Магога.
– Алекс влез в компьютеры штаб-квартиры БФВ в Кельне, – объяснила Пика. – Они сообщают о более чем семистах погибших.
– Когда?
"Когда они успели всех посчитать? И почему так много?"
– Сорок минут назад, – сразу же ответила Дама Пик.
– А в пути мы уже почти три часа.
– Вроде бы, я целила только по агентам, – не испытывая практически никаких эмоций и сама же этому отстраненно удивляясь, сказала Лиса.
В самом деле, какая разница? Двести трупов или семьсот… Или всего один. На войне человеческая жизнь стремительно обесценивается. Старая истина.
– Не знаю, – пожала плечами Пика. – Наверное, тебя понесло. Ты же знаешь, как это бывает…
"Знаю… не знаю… не помню… Семьсот? Впрочем, неважно. Уж один-то точно получил по заслугам".
– Ты сожгла им всю электронику в радиусе полутора километров и чуть не уронила одиннадцать самолетов…
"Им просто повезло, что я о них не подумала. Ну что ж, на войне, как на войне".
– Совершенно нет сил, – сказала Лиса слабым, "больным" голосом.
– И не мудрено, – усмехнулся влезший откуда-то сбоку Алекс. – Я столько живи сроду не видел. Просто цунами какое-то, ей богу! Нас достало уже на эскалаторе и било раз десять, честное слово! Не вру! Я такого никогда не чувствовал. Физически больно, но зато потом… Улет!
5
На этот раз, металл оказался не просто холодным, каким, собственно, и должна быть честная оружейная сталь, он излучал смертельную стужу. В нижней галерее стояла зима, пар от дыхания людей висел, не тая, в неподвижном мертвом воздухе, на стенах, полу и сводчатом потолке видны были белые пятна изморози. Но настоящий ужас преисподней ожидал их около самой двери. Мороз здесь был таким, что невозможно было дышать, а сама поверхность железной двери, казалось, светилась безжалостной голубизной вечных льдов.
Август чувствовал, как стужа вытягивает из тела тепло и жизнь. Кожа на лице натянулась и стала жесткой и ломкой, как высохший пергамент. Слезились глаза, и даже его воля, казалось, застыла в присутствии растворенной в тишине вечности. Он понимал, что мороз ударил неспроста, и что ожидание лишь множит страдание и уменьшает шансы на успех, но справиться с собой оказалось совсем непросто. Прошла долгая, томительная минута, пока он стоял перед закрытой дверью, не в силах ее открыть, но и не решаясь уйти. Позже он не смог даже вспомнить, что именно происходило тогда в его душе, но предполагал, что ему пришлось выдержать нешуточную борьбу с презрительным отвращением к тому, что лежало "за порогом", с внезапно вспыхнувшей в нем
– Время! – крикнул он, распахивая дверь, и, следовательно, отдавая себя этим действием в руки Случая, который с одинаковой вероятностью мог оказаться, и промыслом божьим, и слепой игрой шансов на бесконечном поле неопределенности.
6
В клинику Лиса не пошла – у нее просто не было на это сил – послала Черта. Тот ее выслушал, кивнул, и, так и не задав ни одного, даже самого пустячного вопроса, пошел к стеклянным дверям неврологического корпуса. А она постояла немного на месте, глядя ему в спину, потом повернулась и пошла на все еще неверных ногах в другую сторону, туда, где около куста сирени приметила чуть раньше пустую скамейку. После скандинавской сырой и холодной осени, погода в южной Германии оказалась просто замечательной. Было солнечно, но не жарко, и воздух пах не столько привычными пылью и бензином, сколько созревшими плодами. Лиса улыбнулась своим "нейтральным" мыслям, но, уже садясь на скамейку, поняла, что ждать нечего. Потому и Черта вместо себя отправила, что подсознание уже обо всем догадалось. Потому, если разобраться, и думала сейчас совсем не о том, что найдет, или не найдет в клинике Черт, а о чем-то, никакого отношения к делу не имеющем.
"Ничего он не найдет", – признала Лиса очевидное и сразу же посмотрела на Алекса. Отсюда, с ее скамейки, были хорошо видны и вход в клинику, и другая скамейка на противоположной стороне обсаженной деревьями площади. Там расположились Алекс и Пика. Но, увы, расстояние и обстоятельства не позволяли ей сразу же спросить Алекса о том, о чем она вдруг подумала.
"Не страшно, – остановила себя Лиса. – Столько терпела, и еще сколько надо потерплю. А сделанного все равно не воротишь, не так ли?"
Она достала из сумки бутылку кока-колы и, свинтив крышечку, поднесла к губам. Ее все еще мучила жажда, но, с другой стороны, Лисе так же необходимо было просто чем-то себя занять, чтобы умерить внезапно возникшее чувство непокоя. Это не был страх, или ощущение опасности, и даже не вполне обоснованное в ее нынешнем поиске нетерпение. Это было что-то другое, смутное, но от того не менее тягостное, что ни с того, ни с сего, казалось, сжало сердце в томительном ожидании. Чего? Лиса этого не знала, однако, к тому времени, когда выпив почти всю колу, она освободила рот для сигареты, которую уже услужливо и почти без вмешательства воли приготовила ее левая рука, решила, что все дело в том, что ей открылось несколько минут назад, и в том, как это с ней произошло. Судя по всему, Лиса опять "проскочила вперед". Это не было обычное, то есть, знакомое ей – пусть, в основном, и понаслышке – прорицание или провиденье. Скорее, это было похоже на послезнание, которое, на самом деле, следовало бы называть предзнанием. Вот только вовремя обнаруживать это новое, неизвестно, как и откуда появлявшееся в голове знание Лиса не умела. Каждый раз она буквально спотыкалась об него, словно о брошенный на дороге камень, как случилось это несколько дней назад в доме Быка, и как произошло теперь, здесь и сейчас, буквально несколько минут назад.