Твердый сплав(Повесть)
Шрифт:
Знаменское, пригородное село, находилось далеко от места, где слупилось убийство. Васильева ответила:
— Нет, в позапрошлое воскресенье я ездила с приятелем к подруге… здесь, в городе.
Последние слова прозвучали опять как бы поправкой. Но теперь Фролов уловил в ее голосе, пожалуй, даже какой-то испуг. Васильева явно подчеркивала: и «к подруге», и «здесь», и «в городе». Так без нужды подробно объясняют, когда хотят что-то скрыть. Но и сейчас Фролов сделал вид, что ровным счетом ничего не заметил; он почувствовал, что Васильева смотрит на него испытующе.
Они простились у дома актрисы, и Фролов с отвратительной самому себе развязностью пошутил, что, наверно, ее, Васильевой, приятель не приревнует, если увидит, как она подъехала на чужой машине. Та что-то ответила — кажется, кокетливо поблагодарила, — Фролов уже не слышал ее слов.
Ясно одно: Васильева запнулась не зря. Неужели она спохватилась, чтобы не выболтать лишнего о позапрошлом воскресенье? Если так — возможно, это Похвиснев…
В институт, где работал Похвиснев, Фролов пошел не случайно. Вызывать Похвиснева в ГАИ и расспрашивать не имело смысла — это ровным счетом ничего не даст. Справиться в доме у жильцов? Слишком рискованно, да и, может быть, бесполезно. Оставалось пойти к нему на работу.
Фролов вспомнил, что Похвиснев работает в фотолаборатории. Ну, а Васильева, хорошенькая женщина, да еще актриса, наверно любит фотографироваться. Что если Похвиснев берет с собой на дальние прогулки фотоаппарат? Дальше: навряд ли Похвиснев станет заниматься всяким там проявлением и печатанием дома. Зачем это делать дома, если у него в институте есть фотолаборатория? Конечно, он там все и делает. Значит, надо сходить туда.
В институт Фролов пришел во второй половине дня. Вахтер долго не понимал его:
— Пропустить? А вы к кому? На вас пропуск есть?
Фролов перебирал в уме, какие могут быть должности в институте, а потом нашелся:
— Я к коменданту хочу пройти.
— К коменданту? Тогда позвоните ему по местному телефону, пусть пропуск выпишет.
Комендант тоже вначале спрашивал: зачем? откуда? Он попросил подождать минутку, и Фролов остался ждать, не выпуская молчавшей трубки.
Комендант сам спустился к Фролову и, ни о чем не спрашивая, нарочно повел его в комнату, где в это время находился Пылаев, — коменданту не хотелось разговаривать с посетителем с глазу на глаз. Фролов, кивнув незнакомому офицеру, повернулся к коменданту:
— Я из госавтоинспекции. Вот мое удостоверение. Но… мне бы хотелось поговорить с вами наедине.
Комендант опять-таки вопросительно посмотрел на Пылаева, и тот, не выдержав, рассмеялся. Но тут же он сообразил, что ставит капитана милиции в неловкое положение, и ободряюще сказал:
— Говорите при мне. При мне можно.
Фролов еще раз оглядел обоих, на секунду растерялся, а потом заговорил, ни к кому из них прямо не обращаясь:
— Мне необходимо осмотреть фотолабораторию института. Меня интересуют снимки сотрудника института Похвиснева. Это, конечно, не обыск. Но этим самым вы можете помочь госавтоинспекции расследовать крупное преступление.
Пылаев встал. Его лицо, до сих пор оживленное, мгновенно приняло холодное выражение.
— Вы говорите, снимки Похвиснева? Я понимаю, это служебная тайна, но… вы не могли бы немножко разъяснить?
Фролов почувствовал, что опрашивают его не зря, и он уже собирался ответить, но незнакомец сделал знак: обождите.
— Нельзя ли Похвиснева куда-нибудь вызвать из лаборатории? — спросил Пылаев коменданта.
— Хорошо… Сейчас придумаю… Ключи от лаборатории вам занести?
Когда комендант вышел, Пылаев показал Фролову свое удостоверение:
— Я из госбезопасности…
— Да? — Это у Фролова прозвучало как-то чрезвычайно по-детски, и он смутился. А он-то не решался говорить при этом человеке!
— Дело, товарищ подполковник, вот в чем: мне нужно выяснить, где Похвиснев провел один-единственный день. Может быть, он в тот день фотографировал; если так, то это мне крайне поможет.
Пылаев понимающе кивнул головой:
— Ну, предположим, это так. А если нет?
— Нет — так нет. На нет и суда нет, товарищ подполковник.
Комендант вернулся и передал Пылаеву ключ.
— Можно идти. Мы с Похвисневым за пленкой спустимся. Вы позвоните в кладовую, когда отпустить его…
В лаборатории было душно, над столом горела яркая лампа. Пылаев вошел первым и сразу взялся за ручку шкафчика, висевшего на стене.
— Думаю, пленку он здесь держит. А бумага у него в ящике… Так и есть.
Пылаев взял завернутый в черную бумагу цилиндрик. Развернув его, он поднял пленку к свету и просмотрел.
— Нет, одни чертежи…
Для Пылаева фотолаборатория была новым, еще не обследованным участком. Взглянув на первую пленку, он сразу понял, как много о работе института можно узнать из этих кадриков. Правда, выносить их нельзя, пленка учитывается, фотокопии делаются по точному списку, но… Нет, этот участок явно выпущен из поля зрения. Это, конечно, ошибка, ее надо немедленно исправить.
Фролов не просматривал те пленки, которые Пылаев откладывал в шкафчик. Пылаев пока что не дал ему ни одной. Но вот он протянул моментально свернувшийся рулон.
— Тут, кажется, что-то есть.
Нет, это было не то, что искал Фролов. Правда, Васильеву он узнал на нескольких снимках. Но она была снята на сцене, в роли. Такие же кадры встретились еще на восьми пленках, которые Пылаев показал Фролову. Фролов напряженно ждал, но Пылаев закрыл шкафчик.
— Всё. Ну, что? Не нашел?
— Да, нет ничего интересного.
— Подождите, не опешите. Наверное, еще где-нибудь есть пленки.
Они заглянули в ящики. Фролов подумал: «Можем засветить бумагу… A-а, ладно, надо же посмотреть везде». Но они так и не нашли больше пленок. Вдруг Фролов обратил внимание на несколько мокрых снимков, лежащих в оцинкованном баке. Туда бежала из крана струйка воды.