Тверской бульвар
Шрифт:
Сердюков отвернулся, ничего не сказав.
— Ты ничего доказать не сможешь, — отозвалась Хавренко, — и лучше не делай ничего такого. Только врагов наживешь. Мне и себе. Тебе они ничего сделать не смогут. А я женщина беззащитная. Сам знаешь, кому поверят — наркоторговке или офицеру.
— Ты напиши, а я все сам проверю, — угрюмо повторил Игнатьев. — Виноват — накажем, и не потому, что он такое тебе устроил. Знаешь, в чем он виноват? Он тебя отпускать не должен был. Если бы не отпустил, может, эти ребята и не погибли бы. Вот поэтому я тебе и говорю, чтобы ты написала. Твое дело я сам буду контролировать. Но детей мы у тебя все равно отнимем и родительских прав лишим. Извини. Иначе не получится.
— Не
— Не курю, — робко выдавила я.
— Конечно, не куришь, — горько усмехнулась Хавренко, — тебе здоровье беречь нужно. Зачем тебе курить?
Сердюков достал пачку сигарет, вытащил одну, протянул ее женщине, щелкнул зажигалкой.
— Значит так, — твердо заявила она. — Вы меня где-нибудь прячете. Меня и моих детей. И от уголовной ответственности освобождаете. У вас сейчас есть такие права. Я ведь не дура, газеты читаю. Есть специальная программа защиты свидетелей, как в Америке. Нам с детьми ничего не нужно. Своего любовника я уже давно бросить хочу. Он, как нашкодивший кот, налево ходит, а потом ко мне заявляется за деньгами. В общем, все надоело. Перевезите нас в любой город, куда-нибудь на юг, например в Ростов или Краснодар. И дадите мне работу. Больше ничего не хочу. Только чтобы дети были сытые и здоровые. А я вам всю эту «компашку» сдаю. Вот такие у меня условия.
Игнатьев и Сердюков переглянулись. Они явно не ожидали подобного предложения.
— Я должен посоветоваться с руководством, — сказал Сердюков.
— Советуйся, — согласилась она.
— Лучше позвоним в Комитет, — предложил Денис Александрович, — там есть такая программа. Они все проведут лучше нас.
— Я все равно должен доложить, — ответил майор.
— Обязательно, — согласился Игнатьев, — и я позвоню в Комитет. Но учти, Хавренко, шутки закончились. Если ты нам сдашь какую-нибудь мелочь, у нас ничего не получится. Мне нужны все «поставщики».
— Не дура, сама понимаю, что должна хорошую жизнь заслужить. Ты думаешь, я ничего не понимаю? Я ведь верующая. И не смотри на меня такими глазами. Гореть мне в аду тысячу лет, пока грехи свои не отмою. За каждого мальчика, за каждую девочку, за каждую душу детскую. Все знаю и понимаю. Самой давно надоело. Только вот прокуроры мною не занимались, такие злые, как ты. Я ведь сразу поняла, что ты честный человек. Честные обычно бывают злыми и бескомпромиссными. А воры у нас благодушные и расчетливые. Я их столько в своей жизни повидала…
— Сейчас заплачу от умиления, — зло отреагировал Игнатьев. Затем достал телефон, поднялся и отошел в сторону, чтобы поговорить с кем-то из Комитета по борьбе с распространением наркотиков. Возможно, даже своему младшему брату. Сердюков тоже поднялся и вышел из кабинета. Хавренко посмотрела на меня.
— Как тебя зовут? Они сказали, но я не запомнила.
— Ксения. Ксения Моржикова.
— Ты действительно адвокат?
— Да.
— Пришла мне помочь?
— Нет. Меня попросили родители пропавшего мальчика представлять их интересы в милиции и прокуратуре. Они с ума сходят, не знают, куда он исчез. Ты не знаешь?
— Нет, конечно. Если бы знала, то сразу сказала бы. У тебя дети есть?
— Сын.
— Здоров?
— В каком смысле?
— Колется? Или только нюхает?
— Нет-нет. Мне кажется, ничего такого нет.
— Следи строже, — посоветовала мне преступница, — сейчас время плохое. За мальчиками нужен строгий надзор. Ты
— С мужем.
— Значит, повезло. Зарплата хорошая?
— Нормальная. — Не могу я ей рассказывать, что у меня такая зарплата потому, что я работаю у самого Марка Борисовича.
— Тогда тем более повезло. А муж хорошо зарабатывает?
— Тоже нормально.
— Тогда рожай, — вдруг посоветовала она, — нельзя иметь одного ребенка. Это неправильно. Как одна рука. Нужно хотя бы двоих. Или еще лучше троих. Если бы у меня все иначе было, я бы пятерых родила. Вот видишь, не сложилось. Стала я торговкой наркотиков. И не будет мне никогда прощения за такое. Ни в этой жизни, ни в иной.
Я промолчала. За два дня я узнала о жизни больше, чем за многие годы, проведенные в конторе Розенталя. Действительно, почему я не рожаю? У Виктора нет детей. Глупо я себя веду. Почему я не рожаю второго? Если сравнить мою жизнь с другими… Нет, не буду сравнивать, это страшно. Каждый день буду Бога благодарить, что у меня все в порядке, и каждое утро, честное слово. Какой же дурой я бываю, когда думаю, что у меня есть проблемы!
Игнатьев наконец повернулся к нам.
— Все в порядке, — сообщил он, — я, кажется, сумел договориться. Они приедут через сорок минут. Если, конечно, не попадут в пробку. И тогда мы сможем поговорить более предметно.
ГЛАВА 16
Хавренко курила. Я пристально смотрела на нее, чувствуя, что все еще нахожусь под впечатлением ее речи. А как бы я поступила на ее месте? Провинциалка, приехавшая в Москву, чтобы пробиваться любым способом. Оказалась без денег и связей, без квартиры и друзей. Что бы я делала? Наверное, мне пришлось бы еще хуже, ведь, судя по всему, раньше Хавренко выглядела гораздо лучше меня. Согласилась бы я на интим, например, с Марком Борисовичем? Конечно, он идеальный семьянин, но если бы он потребовал?.. Неужели я согласилась бы? Или сразу же подала бы заявление на увольнение? И что мне нужно было делать в августе девяносто восьмого, в том самом проклятом августе, который сломал судьбы стольким людям? Уже позже я узнала, что некоторые банки заранее получили сообщение о возможном дефолте. Представляете, как они на этом нажились? Если заранее знать, что через несколько дней доллар будет стоить в четыре раза больше, чем сегодня, что валютный «коридор» отменят и доллар взлетит до небывалых размеров, можно скупить огромную массу долларов по шесть рублей, а через несколько дней начать продавать их по двадцать четыре. Это же чистая прибыль в четыреста процентов за несколько дней. Что там писал Маркс о такой прибыли? Я человек не бедный, но когда думаю, какое количество людей пострадало во время августовского дефолта, меня просто колотит. Я ведь тогда была совсем молодой девочкой, и на мне эти финансовые потрясения не так отразились, как на других. Зато они отразились на тысячах и миллионах таких, как Вера Хавренко. Чтобы эти банкиры подавились своими деньгами! Они нажиты на таких страданиях и на такой крови, что страшно представить.
Что могла сделать Хавренко, когда грянул дефолт, муж сбежал, она осталась с двумя детьми, а все деньги пропали? Как она должна была выживать? И как выживала бы я в ее положении? Не знаю. Наверное, сдохла бы от голода, но наркотиками не торговала бы. А может быть, и торговала бы, если бы увидела, что и мои дети тоже умирают от голода? Не знаю, просто не знаю, как я себя вела бы. У каждого своя мера падения и своя планка нравственности. Я сидела, вот так размышляла и молчала. Хавренко смотрела на меня, курила и тоже молчала. Так прошло минут десять, пока наконец в комнату не вернулся Сердюков. Уже по его виду я поняла, что ничего хорошего он не сообщит. Но думала, что его новости касаются Веры, которую не хотят защищать высокие милицейские чины.