Тверской гость
Шрифт:
– Алмазы! Самые крупные!
Думал, что на дурака напал! Стекляшки всучить хотел!
Обозлился на гнилозубого, ушел.
А сегодня вон какое происшествие. Отравительницу изловили!
Хасан рассказал: старая жена господаря приревновала его к молодой, хотела приворотным зельем мужа опоить, нашла чародейку, дала ей золота, получила пузырек со снадобьем. Но то ли чародейка обмишулилась, то ли ревнивица мужу сверх меры в питье тайной жидкости плесканула, но муж в одночасье околел.
Ну Бидар! Ну город! Ну и женки в нем!
В это время откуда-то
– Салам!
– Салам! Продал коня, ходжа?
– Продашь у вас! Жулье цены сбивает!
– А на базар Аладдинов едешь?
– Куда это?
– Двенадцать ковов* от Бидара. В память шейха Аладдина каждый год большой праздник и торг там. Коней тысячи пригоняют. Пойдешь?
______________ * Кова - мера длины, около 10 верст.
– Не знаю...
Исчез Ахмат, растворился в городе, блеснув зубами и синеватыми белками выпуклых глаз.
Улочка перед подворьем узкая. В конце ее видна площадь Гаванки-Чаук перекресток Гавана. Над площадью купаются в солнце золотые купола, островерхие башни почти достроенной медресе. Медресе строит в подарок городу все тот же Махмуд Гаван. Уже и книги для нее собрал - три тысячи рукописей редких.
Над площадью строительная пыль, оттуда слышен рев верблюдов. Недавно они прошествовали мимо, груженные тяжелыми мраморными плитами.
Прошла, семеня, укутанная чадрой женщина. Повернула голову, оглядела.
Толкает тележку с барахлом индус без чалмы. Тележка тяжелая. Индус потный, заморенный.
Возникли на углу три толстые фигуры. Машут руками, галдят. Донесло обрывки фраз:
– .. и за десять локтей...
– ...чесуча - дорого!.. никакой не шелк...
Торгуют, видно.
Чужд город, непонятен, пугает бесстыжестью лиходеев, и даже прохлада, веющая из садов, не успокаивает.
– Хасан! А что, если поехать к Аладдину? Продам я там перец и гвоздику?
– Продашь, ходжа.
– А увидим что-нибудь?
– О! Туда купцы со всей Индии приходят. Многое увидишь.
– Скоро праздник начнется?
– Послезавтра.
– Выходит, на покров святой богородицы. Ну, что ты смотришь? Богородица - мать Христа, дева Мария. Должен знать
– Я знаю. В коране сказано о Христе.
– Сказано!.. Он один пророк и был. Это вы зачем-то Магомета приплели.
– Если был один пророк, ходжа, почему было не появиться второму?
– Все вы это говорите... Ну, будет. Собирайся, поедем к Аладдину вашему.
– Хазиначи не ждем?
– Когда он приедет? А конь мне уже в сто рублёв стал. Рубль - русский динар. Ясно? Пора продавать.
– Сегодня едем?
– А что, у тебя поклажи много? Не знаешь, куда уложить?
– Нет... но уже за полдень!
– В деревне блохи злее?
Хасан рассмеялся:
– Ты скорый человек, ходжа! Твоя воля - закон мне. Едем.
Пока Хасан выводил жеребца, Никитин вытащил тючки с пряностями, остановился, поджидая раба.
Его воля - закон. Грех великий с Хасаном! Сказал ему: "Свободен ты!" так Хасан растерялся, не понял сначала, потом стал просить: "Не надо!"
А если разобраться, то верно: куда вольному Хасану податься? В войско? В слуги? В войске - жизнью рискуй, слуг никому не надо за плату: вон на рынке всегда рабы есть. Так куда? Ни родни у Хасана, ни угла своего. Всю жизнь обречен чьей-то тенью ходить. Жалко человека.
Так и остается Хасан по сей день при Никитине. И хоть видит Афанасий старается его раб есть поменьше, и хоть мучает Афанасия эта своеобразная забота о его кармане, но деньги-то текут, текут...
– Давай, давай коня!.. Тпррр, черт. Ишь, гладкий, не нравится кладь везти? . Ништо, потер-р-рпишь, скотина безрогая... Не тычь мордой-то, не тычь... Балованный. Вот продам, так под ханскими задами еще тяжелей будет. Н-да, брат. И никуда не денешься. Да. Ханы уж на что сядут - сами не слезут. Вот и привыкай... Ну, Хасан, с богом!
Никитин снова шагал по индийской земле, неутомимый и настойчивый, внимательный и настороженный.
Начинался сентябрь. Еще перепадают в эту пору дожди, еще душно, но уже приближается благословенная холодная пора, близок декабрь с его ясным небом и легким ветром, дающим отдых после трудных месяцев жары и дождя.
Глядя на деканские пейзажи, он думал о том, что напоминают они, пожалуй, степь, и ласково улыбался здешним огромным тополям, словно родным.
На полях уже стояла высокая пшеничка, нежной блеклой зеленью отливала конопля, щетинилось просо, покачивала туго запеленатыми початками высокая кукуруза.
Он глядел и думал: "Одна земля, одно едим, об одном небось и печаль что у русского мужика, что у индийского: как бы не засуха, как бы уродили поля побольше..."
В одном селении увидел: индийский мужик возится над сохой, прилаживает ручку. Остановил коня и, к удивлению Хасана, стал помогать совсем оробевшему поначалу мужику. Наладил соху, присел. Достал листья бетеля,* протянул ему. Тот взял, стал что-то спрашивать, объяснять. Они друг друга не поняли. Но индиец еще долго стоял и, загородившись от солнца грубой, с набившейся в трещинки кожи грязью рукой, провожал Афанасия немного удивленным, теплым взглядом.
______________ * Бетель - ползучий кустарник. Листья бетеля, приготовленные с различными пряностями, считаются в Индии лакомством.
А Никитину почему-то взгрустнулось...
Огромное пространство вытоптанной людьми и животными земли гудело, колыхалось, пестрело белыми, синими, желтыми шатрами, поднимало в яркое небо серые хвосты кизячного дыма.
Вся Индия была здесь, в ста двадцати верстах от Бидара: скотоводы с запада, с берегов Нарбады, торговцы дешевыми джутовыми тканями с востока, из двуречья Ганга и Джамуны, продавцы табака из Малабара, купцы из богатой оружейниками Гульбарги, ювелиры из Дели и Виджаянагара, скупщики риса и хлопка из засушливых районов северо-запада, монахи-проповедники, пришедшие из Дакки и Бенареса, муллы из Нагпура и Хайдарабада, нищие отовсюду.