Твое имя
Шрифт:
Мара поднялась, опираясь на стену. Несколько раз глубоко вдохнула, прогоняя из души затопивший ее мрак. Механически переоделась, нацепила на лицо маску доброжелательности и вышла на крыльцо.
— Маруня, тебя за смертью посылать! — встрепенулся ожидающий ее Теренс.
Взглянул на ее лицо и улыбаться перестал.
— Что с тобой? То Бьярн вышел с таким выражением, словно привидение увидел, то теперь ты! Что у вас там произошло? Поссорились?
Мара качнула головой: «Нет», потом кивнула: «Да». Говорить не могла. Пусть Теренс думает что угодно, лишь бы
День, к счастью, сложился так, что Мара вместе с Витором целый день моталась по городу, в стан не заходила и Бьярна не встречала. Витор видел, что помощница стала молчаливой и замкнутой, но в душу не лез — видно, списал все на переживания после обряда. Вечером сам проводил до дома.
— Отдыхай и набирайся сил! Чтобы завтра бодрячком!
— Да-да…
Рейвен пытался накормить ее ужином, Эрл вился вокруг, рассказывая какую-то забавную историю из своей ребячьей жизни. Мара кивала невпопад, пока Рейвен не забрал из ее рук тарелку с нетронутой едой и не отослал Эрла играть в комнату.
— Что случилось, Мара? — спросил он прямо. — Плохо, да? Поторопились вы, видно.
— Да, — с горечью согласилась Мара. — Поторопились…
— Давай отвара приготовлю?
— Нет! Не нужно!
Скоро вернулся Бьярн. Он уже стал прежним, ничто не выдавало в нем того замешательства, которое Мара так ясно видела на его лице днем. Отряхнулся от снега — уходящая зима решила отомстить, поднатужилась и выплюнула метель.
— Эрл, беги сюда!
Протянул мальчишке, прибежавшему на зов, обещанные сладости — орешки в меду. И такой же кулечек вложил в безвольные руки Мары. Он еще не замечал в ней перемены. Сел рядом, тихонько обнял.
— Извини, я холодный. Так соскучился по тебе за день!
Мара слабо улыбнулась, пытаясь ничем себя не выдать. Рейвен с тревогой наблюдал за ними и молчал. Бьярн потянулся поцеловать ее в щеку, но Мара больше не смогла это выносить. Дернулась, вывернулась из его объятий, встала.
— Я устала, хочу отдохнуть, — кратко бросила она, отступая к лестнице.
— Мара, что случилось? — Бьярн поднялся было вслед за ней, но Рейвен остановил его.
— Бьярн, подожди. Пусть идет.
Вот и хорошо. Сейчас Рейвен расскажет ему свою версию событий. Они просто поторопились. И теперь Мара не хочет ни объятий, ни прикосновений. Жаль только, придется делить одну комнату, но потерпит, недолго осталось.
Мара сидела в полутьме, и перед внутренним взором вставали слова, разъедаемые пламенем очага. «Не сомневайся, если придется делать выбор, как бы ни было тяжело… Ты должен понимать, что важнее…»
И ей чудилось, что огонь прожигает ее насквозь.
*** 50 ***
Мара считала дни. Сколько их еще пройдет до того, как придется поставить точку? Утром осталось двенадцать. Всю ночь она пролежала без сна, решая, как быть. Спросить прямо? Так она сразу спросила: «Что за письмо?», а в ответ услышала только «Извини». Он не скажет…
Чувствовала, как вернулся Бьярн, лег рядом, осторожно поцеловал кончики пальцев.
— Прости, если был неосторожен.
Мара затаилась, делая вид, то спит. Ведь все неправда: он был осторожен и очень нежен. Самый лучший… Как отпустить тебя?
Дождалась, пока дыхание Бьярна сделалось ровным и мерным, подкатилась ему под бок, уткнулась в плечо. «Я не стану держать… Если тебе там будет лучше, — думала она. — Но почему, почему я не разглядела тебя раньше? У нас было столько времени…»
Иногда возникала робкая надежда: что если письмо написал кто-то из родных? Но это объяснило бы только ласковое обращение, но не эти странные слова, предлагающие сделать Бьярну правильный выбор. «Ты должен понимать, что важнее…» И явно речь шла не о девчонке без рода и племени.
Одиннадцать. Он вновь предупредителен с ней, лишнее слово боится сказать. Словно вернулись прежние дни, когда Мара вела себя как дикарка. О Всеединый, как он ее выносил? Чуть что — за нож хваталась… И вот теперь смотрит на нее так же: «Не бойся, я не обижу тебя».
Десять. Спустившись утром в зал, Мара увидела, как Бьярн сидит, спрятав лицо в ладони, опустив плечи. Стало невыносимо жалко и его, и себя. Он ведь не понимает, что с ней творится… Ладно, почему нет! Села рядом, отняла его руку от лица, и их пальцы переплелись так крепко, точно два утопающих удерживали друг друга на плаву.
— Бьярн, я так больше не могу… То письмо… — Мара посмотрела ему в глаза. — Прости, я прочитала несколько строк. Какой выбор тебе предлагают сделать? Кто тебе написал? Кто ты, Бьярн? Ответь, пожалуйста. Я вся измучилась. Обещаю, я постараюсь принять любую правду о тебе!
— Мара…
На Бьярна тяжело было смотреть. Казалось, его разрывает изнутри несколько противоположных чувств.
— Я не могу тебе сказать! Просто не могу! Знаю, это идет вразрез с тем, что я говорил о доверии, но ситуация совсем другая…
— О, Бьярн… Другая, конечно. Ведь речь-то идет о том, чтобы ты доверился мне, а не наоборот.
— Одно могу сказать точно — я люблю тебя, всегда буду любить! Я просил об этом не забывать, и ты обещала.
Мара только головой покачала. Любит, ага. Что-то не слишком в это сейчас верилось.
Девять, восемь, семь… На работе все идет своим чередом, если не считать того, что все зацепки, которые удалось раздобыть при помощи Мары, ни к чему не привели. Господин Нерли отказывался выступать свидетелем, утверждая, что никто из его клиентов не подходит под описание. В архивных записях не нашлось ни одного упоминания об убитой с именем Любава. Витор пытался выбить разрешение получить журнал из мастерской, куда записывали всех клиентов, раздобыть такой же в «Королевской охоте» и сравнить записи: вдруг найдется соответствие, но ничего не вышло. Как в первый раз, сверху спустили указ: Благородных руками не трогать. Мара ожидала чего-то подобного. Дела Благородных, даже если они оказывались замешаны в преступлении, рассматривал суд Вседержителя. Инспектор так и сказал Витору: «Разбирайтесь с делами простых смертных, а с небожителями и без нас разберутся, если сочтут нужным».