Твои ровесники
Шрифт:
— Ну, нечего… Идём!
Глаза Бесси потухают. Ей очень хочется посмотреть и другие картинки, но она знает, что итти необходимо. Шумно вздыхая, она мелкими шажками семенит за братом.
Когда они выбираются из своей щели на улицу, Бесси преображается: она похожа на крохотную старушку, сгорбленную, с трясущейся головой. Она держится за сумку и старательно хромает.
Но улица пуста, и Тэдди говорит:
— Сегодня ты отлично работаешь, но мы немножко рано вышли — все спят.
Бесси мгновенно перестаёт хромать. Она шагает вприпрыжку рядом
— Тэ-э-э-э… Лю-ю-ю-ю… До-о-о-о…
Бледное солнце пробилось сквозь туман. Пыльные окна вспыхнули розовым пламенем.
Вдоль улицы, почти касаясь мостовой, промчалась ласточка. На перекрёстке она взметнулась вверх, попала в солнечный луч и трижды крикнула:
— Жить! Жить! Жить!
3. ДВА ЛОНДОНА
Бесси разговорилась. Она осыпала брата градом вопросов. Тэдди отвечал мгновенно, не задумываясь. Он знал всё на свете. Он прекрасно разбирался в тонкостях птичьего языка. Он запросто болтал с собаками. Кошки советовались с ним о своих делах.
Бесси была твёрдо убеждена, что Тэдди держит весь этот запутанный мир в своих руках. И если он говорил иногда: «Потерпи немножко, совсем капельку», то на это были особые причины, которыми она, будучи девочкой, не интересовалась. Ведь мужские дела такие сложные!
— Когда мы будем богатыми, мы купим дом?
— Разумеется, — отвечает Тэдди. — С чердаком и сараем.
— А как мы будем там жить?
Тэдди излагает увлекательный план.
Он начинает с того, что размещает в доме всех знакомых кошек и собак. В одной из комнат, в той самой, где стены будут украшены картинками, которые пока хранятся в сумке, будет очаг, как в харчевне.
Бесси хорошо помнит этот очаг.
Однажды подвыпивший матрос повёл их в харчевню и угощал варёными бобами и пивом. Они сидели возле очага. Куда теплей лондонского солнца! Кроме того, на пылающих углях жарилась баранина. Воспоминание кружило голову…
— Но наш очаг будет ещё больше и жарче.
— Ещё больше? — шепчет Бесси.
— Ну конечно, — небрежно роняет Тэдди: — ведь мы будем жарить целых баранов.
— А когда?
— Потерпи немножко…
Тэдди старательно объясняет. Ведь нашёл же он в начале весны целый шиллинг. Теперь необходимо найти клад. Вот будет немного потеплее, и — будьте покойны! — Тэдди примется за это дело.
Дети пересекают маленькую площадь. Идут по извилинам тёмных переулков, мимо мрачных коричневых домов. Дома беспорядочно теснятся и выталкивают один другого из рядов почти на середину мостовой.
Встречаются пустыри с глубокими воронками от фашистских бомб. Рядом с остатками зданий, напоминающих сломанные зубы, стоят большие ящики, сбитые из гнилого тёса, ржавого железа и тряпок.
В ящиках живут люди.
В некоторых воронках — шалаши из прутьев и фанеры.
Там тоже живут.
Тэдди хорошо знает эту часть Лондона. Он уверенно ныряет в переулки, похожие на тёмные норы, смело входит в ворота домов, с тем чтобы, проскочив через сломанный забор, сократить путь…
В Лондоне до сего дня существуют два города. Один Лондон — город древних замков, соборов, банков, гигантских магазинов, тенистых парков и красивых особняков, где живут богачи.
Но если пойти от центра города прямо на восток, попадёшь в другой Лондон.
Уже через полчаса пути узкие улицы начинают разбегаться вкривь и вкось. Вместо правильных площадей и садов дымятся горы вонючего мусора. Уроды-дома нависают над бугристой мостовой и зло косятся чёрными впадинами узких окон. Небо летом и зимой наглухо закрыто тяжёлой грязножёлтой тучей копоти и угольной пыли.
Горожане этого Лондона звериных трущоб говорят на особом, кокнейском наречии, которое резко отличается от языка жителей особняков и дворцов другого Лондона.
Тэдди улыбается. Бесси тихонько дёргает его за пояс:
— Ты зачем смеёшься? — Она заглядывает ему в глаза — ей хочется знать, о чём он думает.
Тэдди уменьшает шаги и кладёт руку на её плечо — сейчас начнёт рассказывать. Бесси сдерживает дыхание. Тэдди напоминает сестре о том тёплом утре, когда они после долгого путешествия попали на сказочную улицу…
— Это — где попугайчик? — перебивает Бесси.
— Вот, вот… Удивительно, как ты запомнила — ты была совсем крошка.
— А теперь?
— Ого!
Бесси останавливается.
— Померяемся?
— Давай!
Тэдди чувствует, как острые лопатки Бесси скользят по его пояснице. Она громко пыхтит и вытягивается на цыпочках, с трудом удерживая равновесие. Тэдди незаметно опускается, пока её горячий затылок не касается его шеи. Он так правдиво разыгрывает изумление, с таким растерянным видом почёсывает кончик носа, что Бесси не выдерживает:
— Дай ухо.
Тэдди склоняется.
— Я чуточку поднялась на пальчики.
— Да? Но ведь я на каблуках.
Он безнадёжно машет рукой. Они идут дальше.
— Ну, говори! Длинно-длинно… Докуда?
— Отсюда до того дома.
Бесси меряет глазами расстояние и приказывает:
— Длинней! А иди потише.
— Мы ходили смотреть пароходы и самолёты, помнишь?
— В доки?
Тэдди презрительно кривит губы:
— В доках всё настоящее… А те пароходы, в окне, малюсенькие и за стеклом. Капитан ростом с муху.
— С муху?!
— Даже меньше. А бинокль у него такой крошечный — совсем не видно… А на мосту поезд, в окнах человечки и наверху самолёт…
Бесси быстро говорит:
— Тэдди, идёт…
Бесси горбится и волочит ногу.
Тэдди видит женщину с плетёной сумкой и достаёт из кармана два тряпичных мячика. Затем он устанавливает на лбу трость и, жонглируя мячиками, преграждает женщине дорогу. Она, глядя на Бесси, долго роется в кошельке.
Из ворот дома выходит старушка. За подол её платья держится девочка чуть-чуть повыше Бесси. Девочка подбегает к Тэдди и, открыв рот, следит за полётом мячиков.