Твоими глазами

Хёг Питер

Но когда фрёкен Йонна села к нам на скамейку, мы увидели, какая она худенькая, совсем как птичка. И совсем молодая. Кожа лица была нежной, словно у маленькой девочки.

Мы услышали сирену скорой помощи. Звук доносился не с улицы. Он долетал до нас из возможного будущего. Звук, который может когда-то прозвучать.

«Скорую помощь» в то время не часто можно было услышать, и сирена у неё была другая. Звук приближался к нам, и мы услышали, как машина затормозила перед детским садом.

Мы заглянули в наше здание. Перед нами

возникли и открылись комнаты — как будто мы находились внутри. Мы увидели Рикарда Львиное Сердце. Он осторожно выбрался из спальни, где все спали после обеда. Ему это с лёгкостью удалось, потому что дежурная воспитательница тоже заснула. Он прокрался в игровую комнату, в которой никого не было. Взрослые сидели на кухне и разговаривали с экономкой и её помощницами, а Рикард тем временем поднял скамейку и снова собрал свои американские горки. Он забрался на шведскую стенку и бросился животом на скамейку, чтобы сразу придать телу наибольшее ускорение. От резкого толчка вся конструкция рассыпалась, Рикарда отбросило головой к батарее, и мы услышали отвратительный звук, когда его череп ударился об узкий металлический край.

— У него перелом черепа, — сказала фрёкен Йонна. — У него может быть перелом черепа.

Она сказала это спокойно, даже как-то задумчиво.

Мы услышали, как хлопают двери, как кто-то отдаёт короткие распоряжения, мы увидели Рикарда на носилках, услышали и увидели, как отъезжает ярко-красная машина «скорой помощи».

Всё это происходило в возможном будущем.

— Бывает так, — сказала фрёкен Йонна, — что одно происшествие может предотвратить другое, более страшное.

Больше она ничего не сказала.

И тут открылся настоящий мир.

Или точнее — он расширился.

Он ведь и так был открыт, он был открыт все эти три недели. Сегодня можно было бы, наверное, сказать, что мы непрерывно, на протяжении трёх недель, наблюдали разные фрагменты будущего.

Но теперь он открылся полностью.

У меня есть только одна иллюстрация, чтобы всё это описать. Мой отец был радиолюбителем, когда я был маленьким, он собирал детекторные приёмники. Однажды — думаю, это было в середине шестидесятых — они с мамой купили стереоустановку фирмы «Банг и Олуфсен».

Впервые я услышал её в гостиной, папа сначала включил свой приёмник, и в наушниках раздалось несколько тактов какого-то классического произведения — концерт симфонического оркестра Датского радио. Он осторожно снял с меня наушники и увеличил громкость стереоустановки.

Из больших колонок полился совершенно невероятный звук. Это был тот же фрагмент, что и в наушниках, но теперь мы, слушатели, — мама и я — на какую-то долю секунды почувствовали себя парящими в каком-то огромном пространстве, где каждый инструмент звучал отдельно, где мы слышали каждого музыканта. И пространство это ощущалось физически, чуть ли не зрительно.

Что-то вроде этого произошло в бочке, когда рядом с нами оказалась фрёкен Йонна. Пространство настоящего мира расширилось. Содержание этого пространства умножилось необозримо, количество связей между прошлым, настоящим и возможным будущим выросло в десятки тысяч раз.

Мы чуть было не потеряли сознание. Может быть, даже на какую-то секунду и потеряли. Но только на одну короткую секунду.

Помню, что я почувствовал на плече руку Йонны. Мы все вчетвером встали и один за другим вышли из бочки наружу. Никто ничего не говорил, все понимали, куда мы идём.

Солнце освещало кусты рядом с бочкой. Из-за них доносился звук проходящего мимо дизельного локомотива.

Мы пересекли игровую площадку и зашли в здание. Во всём детском саду было тихо, у семидесяти детей был тихий час. Мы миновали общую комнату и подошли к двери в игровую. Она была открыта. Мы увидели батарею, вторую скамью, которая была приставлена к первой. Переступили порог.

В эту секунду Рикард Львиное Сердце оттолкнулся от перекладины и полетел вниз.

Он заметил нас, уже находясь в воздухе, глаза его были широко раскрыты. От удара при его падении на скамейку та высвободилась из шведской стенки. Американские горки развалились. Рикарда отбросило к батарее, головой вперёд.

Только что фрёкен Йонна стояла рядом с нами, и вот она уже оказалась у дальнего конца батареи. Она не успела перехватить Рикарда. Но, выбросив вперёд левую руку, она заслонила ладонью тот острый край, в который должен был врезаться Рикард. Его голова ударилась о её кисть, и мы услышали, как ломаются косточки пальцев фрёкен Йонны.

Рикарда отбросило на пол, и некоторое время он лежал без движения. Потом медленно сел, потрогал голову и улыбнулся.

Мы посмотрели на фрёкен Йонну. Она так и стояла у батареи. Лицо её было белым как мел.

Она внимательно посмотрела на меня, Лизу, Симона. Совершенно спокойно, даже как-то задумчиво.

Кто-то подбежал к нам. Видимо, вызвали «скорую», мы слышали, как она подъезжает к нашему детскому саду. На этот раз сирена звучала иначе.

Я замолчал.

Стало уже совсем темно. Мы с Лизой и не заметили, как стемнело, мы находились в другом месте. И мы всё так же стояли рядом. Я по-прежнему обнимал её.

— А что стало с рукой фрёкен Йонны?

— Она вернулась через несколько дней, кисть у неё была в гипсе.

— А Рикард? Что с ним?

— Ничего.

*

Я проводил её к выходу. В прихожей она остановилась. Я ждал, что она, хотя бы мимоходом, прикоснётся ко мне, но она этого не сделала.

— Питер, — спросила она, — ты всё это помнишь? Или это возникает у тебя перед глазами, когда ты рассказываешь?

Она порывисто обняла меня.

— Завтра, — сказала она, — у нас важная встреча.

Потом повернулась и пошла к машине.