Творчество и потенциал. Выпуск 2. 2023
Шрифт:
Сбоку от ошалевшего Жнеца прозвучал вкрадчивый совет Хранителя:
– Если тем, про кого они говорили, был ты, то я бы на твоём месте как следует поблагодарил…
Сортокс мог бы обойтись и без этого замечания. Не помня себя от переполняющих его чувств, он поднялся и двинулся навстречу драгоценному ходатаю.
Тот, однако, его опередил.
– Спасибо тебе большое за то, что пытался меня спасти! – радостно воскликнула душа, речь которой, как и у всех душ по смерти тела, сделалась понятной.
Сортокс, и так-то понятия не имевший, с чего начать с избавителем беседу, после такого
– Да пожалуйста, – растерянно пожал он плечами. За спиной раздался характерный хлопок ладони по лбу и приглушённая фраза Ангела: «Наоборот же…»
Новоиспечённый праведник сам выправил ситуацию:
– Я рад, что сумел тебе помочь! И я ничуть не расстроен, что всё-таки умер. Раз надо – значит, надо, – легко сказал он, всем своим лучистым видом показывая, что теперь ни за какие коврижки не променяет эту новую Жизнь даже на тысячу старых.
К бывшему солдатику подошёл его Проводник и аккуратно намекнул, что время встречи вышло.
– До свидания! – махнул рукой парнишка, нисколько не сомневаясь, что они встретятся позже, уже в Раю. Сортоксу бы его уверенность…
– Пока, – сдержанно ответил Жнец. Праведный Человек и его Ангел-Проводник удалились на несколько метров и растаяли, рассыпавшись серебристыми искрами.
Сзади подошёл Рафаил.
– Знаешь, – задумчиво сказал Сортокс, – по-моему, я понял, для чего меня войной наказали. Не чтоб я там упахался до полусмерти и стал посмирней, хотя и для этого, разумеется, тоже. Мне кажется, меня туда отправили ради всего этого: ради моего убийства на поляне, ради Суда. Ради вот этого разговора с ним…
Рафаил улыбнулся. Хранимый им любимый человечек потихоньку начинает понимать, как на самом деле устроена Вечная Жизнь и что в ней по-настоящему ценно. Такими темпами он, дай Бог, действительно когда-нибудь достигнет Царствия Небесного…
Адыгея, апрель 2022 г.
Марина Ламбертц-Симонова
Ода моим страхам
Я боялась, я всегда боялась.
Боялась поскользнуться на ровном месте, упасть с небес, где часто находилась, на землю и сбить планку, если прыгну слишком высоко.
Я никогда не сидела под яблонями, чтоб яблоко не упало когда-нибудь на мою голову и по этой причине в моём воспалённом страхами мозгу не зародилась какая-нибудь сумасбродная идея…
Ещё я боялась потерять память, если вдруг влюблюсь, и тормоза, если захочу пойти ва-банк, и последнюю каплю рассудка, когда он помутится от…
Представьте: я никогда ни с кем не целовалась, боясь оказаться на седьмом небе или (о ужас!) не почувствовать в животе летающих насекомых, даже если это всего-навсего бабочки…
Я очень боялась карандашей, авторучек, всего-всего пишущего, что соблазнит меня писать что-то, что непременно попадёт в… стол, или того, что мои рукописи… сгорят! Смертельно боялась я и того, что никогда не стану Поэтом хотя бы одного-одинёшенького Шедевра и притом – бессмертного!
Короче говоря, я боялась пуще смерти – людей, особенно читателей, и издателей…
Последние вызывали во мне просто панический страх! Мне постоянно казалось, что если я, в своих дрожащих от страха руках, принесу им рукопись, то они, не глядя на меня, скажут:
– Бросьте её там где-нибудь на стол, может быть, когда-нибудь руки и дойдут… Кстати, как ваша фамилия?
Вот этого вопроса я как раз и опасалась так, что меня бросало в холодный пот, когда мне его задавали, ведь моя фамилия была абсолютно… неизвестная, ничего не говорящая…
Но ещё больше я боялась, что этот Издатель вдруг поднимет на меня взгляд и будет им… ощупывать – понимаете… как? Да, я боялась, что этот пожилой мужчина сниметс себя очки и… предложит мне «сон в лунную ночь» – и при-том, вместе с ним… Я же слышала, что в мире искусства многое идёт через «постель», поэтому-то и в театральный институт побоялась поступать, о чём с детства мечтала, – потому что боялась бородатых режиссёров, которые при первой встрече предлагали выполнить соответствующие этюды, чтобы глубже почувствовать мой талант…
И этого таланта в себе, как вы понимаете, я боялась тоже. Маститые писатели, обладавшие «большим весом», с которыми я не раз с опаской встречалась, «клевали» именно на него, и я с жутью протягивала им свои опусы… Ведь я дико боялась, что они с ходу решат «протолкнуть» их в издательства, шепча мне на… ухо, прямо в самую эрогенную зону, какие я должна внести поправки, чтобы мои «писульки» превратились в Книгу. И я дико боялась подобных предложений, но ещё больше я, признаюсь вам как на духу, боялась, что таких предложений не… поступит! Поэтому я боялась зеркал, которые могли доказать мне, что я не внушаю даже этим добродушным стариканам желания дуть мне хотя бы и только в ухо…
Страхи так мучали меня, что я была вынуждена, запершись в своём крошечном бюро, сидеть дни и ночи напролёт за письменным столом, потому что в этом месте больше ничего не помещалось…
Но и там, в этом замкнутом пространстве, на меня налетали через форточку бешеные существа, которых все пишущие люди называли… Музами. Ко мне же прилетали не музы, а… Музыки – и я страшно боялась их… поцелуев…
Ведь последствия интимных отношений с ними не заставляли себя долго ждать… Рожала я уже, сидя за… компьютером, потому что Музыки были на редкость любвеобильными… И я не могла с этим ничего поделать и уже начинала бояться даже саму себя… И это были, признаюсь, ещё «те» страхи…
Словом, страхи преследовали меня по пятам, и однажды, улепётывая от них, я в страхе выскочила на… сцену зрительного зала, где сидело полно людей. И от страха, представляете, от ужасного страха, я начала кричать им подряд всё, что накопилось у меня на душе, – всё-всё: стихи, поэмы, рассказы… Я не могла остановиться, потому что чувствовала, что Страх стоит со мной рядом с приставленным к горлу ножом и твердит: «Ну попробуй, попробуй только сделать паузу…»
Когда мои книги стали печатать, я боялась огромных тиражей, боялась, что книги расползаются по всему миру в переводах на разные языки…