Творчество Лесной Мавки
Шрифт:
— Жжется… Нет, всё-таки сладко…
— Ты впервые пьешь вино?
Девушка кивнула.
— Если выпить слишком много, закружится голова, — улыбнулся Грэй.
Подкрались сумерки, и он зажег свечу. Смелые руки скользнули по плечам Аве.
— У тебя ведь еще не было любимого?
— Ты мой любимый, — ответила она, отзываясь на его нежность. Дельфины не боятся любви, как боятся и стыдятся ее иногда люди.
Утром Грэй вручил Аве продолговатую бумажку.
— Ты можешь сходить на рынок, купить хлеба и картошки? Я мог бы и сам, но мне немножко нездоровится.
— Хорошо, я схожу, — согласилась девушка, надеясь, что Грэй не заметил секундного замешательства в ее глазах.
Рынок кипел зазывными выкриками торговок, бранью, смехом. Аве решила понаблюдать, как делают другие — дети природы именно таким образом учатся новому. Про хлеб и картофель она уже знала и нашла на прилавке то, что нужно. Она заметила, что люди отдают торговке бумажки в обмен на продукты, как будто игра такая. Аве сделала то же самое, положила покупки в сумку и, поблагодарив, пошла прочь. В очереди позади нее зашептались.
— Сдачу-то возьми… Ушла и сдачу забыла, во блаженная… Эй, растяпа!
— Вот, — отдав Грэю сумку, Аве закружилась в грациозной пляске, по-детски радуясь, что выполнила поручение и любимый будет ею доволен, и еще тому, что она учится обычаям людей.
— А сдача? Я ведь дал тебе много денег, мне на них надо было жить недели две.
— Я разве сделала что-то не так? — Аве остановилась, складочка обиды легла у ее губ. — Я дала женщине ту бумажку и взяла еду. Так все делали. Ты мне не давал много, только одну бумажку… И я не пойму, как ты собирался на ней жить, разве это комната?
У Грэя вырвался из горла нервный хохот. Правда, смеяться ему было не с чего, в карманах ветер гуляет.
— Бестолочь! — не сдержался парень. — Как ты могла такое вытворить, ну как? Издеваешься ты надо мной, что ли? Дикарка полоумная!
— Прости меня, Грэй, — прошептала Аве и понуро пошла к двери. — Наверное, я действительно очень глупая.
— Постой, милая. Извини, я погорячился. Ничего, ты ведь не нарочно. Да постой же, не уходи.
— Я вернусь, — пообещала Аве. — Мне очень грустно оттого, что ты обидел меня злыми словами, и я знаю, что сейчас буду плакать. Я не хочу, чтобы ты видел мои слезы, потому что люблю тебя.
— Когда же ты вернешься?
— Когда перестану плакать.
Глухо, безнадежно хлопнула дверь.
На приморскрй аллее к Аве подошел мужчина в темно-синей одежде.
— Покажите ваши документы.
— У меня нет документов, — искренне ответила Аве.
— Почему же?
— У дельфинов не бывает документов.
Брови сержанта удивленно вскинулись.
— Я дельфин, — пояснила Аве. — Когда выхожу на берег, обретаю девичье тело. Я уже встретила любимого. И мне очень нравится ваш город, хоть он и не такой красивый, как Город дельфинов.
— Ясно: дурка, — буркнул сержант вполголоса. — А что там, в Городе дельфинов? Янтарные дворцы?
— Нет, дворцы нам ни к чему. Там просторные волны и коралловые цветники. И все мы верим друг другу, — вдохновенно принялась рассказыват Аве, не заметив насмешки.
— Пройдемте со мной.
Аве доверчиво пошла, даже не спросив, куда. Хоть и шелохнулась в груди тревога — она интуитивно почувствовала опасность.
А потом были равнодушные люди в белом и дом с желтыми стенами, с зарешеченными окнами. Дом, где у нее отняли свободу — одно из немногих прирожденных сокровищ, которым она дорожила.
— За что вы со мною так, — молила Аве, сдерживая соленые слезы. — Ведь я никому не делала зла.
От круглых таблеток хотелось постоянно спать. И даже снов прекрасных, сказочных, как раньше, больше не видела девочка-дельфин: только сомкнет больные тяжелые веки — перед глазами бурая, ржавая вода, горькая мертвая вода, какой в морях и не бывает, а разве что где-нибудь в болотах, в зыбучих трясинах.
Это был дом, где души живые ведут на убой. Дом именовался сумасшедшим. У кого были крылья, здесь их срезали, с нее же здесь содрать пытались ее дельфинью кожу, разлучить с памятью об океане и обо всей жизни прожитой, навязать взамен чужую жизнь, постылую, как та ржавая вода во сне.
Другой воды хотелось, живой и чистой. Аве полюбила тесную кабинку больничной ванной, как последнее напоминание о море.
Она нашла способ вырваться на волю. Отречься от всех своих слов, отречься от себя, никому никогда не говорить больше правды.
— Итак, вы утверждаете, что вы дельфин?
— Нет.
— Как вас зовут?
Она называет вымышленное имя.
— Где вы родились?
Она называет соседний городок.
— Вы хорошо плаваете?
— Немного умею.
— Где находится Город дельфинов?
— Его не существует. Никогда не слышала о таком.
— Вы понимаете язык зверей, птиц, деревьев?
— Нет.
— Кажется, она выздоровела.
Улица встретила Аве запахом горькой осенней листвы. Скорей домой, в бирюзовую глубь. Она бежала и чувствовала, как бьется сердце, будто колокольчик, резво и громко. Вечер зажигал холодные звезды и окна чужих домов. Аве нравилось заглядывать в чьи-то окна, представлять себе, как живут эти незнакомые люди. Но сейчас она торопилась.
Около певучего фонтана собралась компания человек в десять. Они были молодые, причем не временной, а особой непреходящей молодостью. Аве разглядывала их, как диковинку: латаные джинсы, рубахи с дикими рисунками. У одного парня была в руках гитара, он пел простую и добрую песню.
Аве подошла и села с ними рядом. Почувствовала, что можно так запросто подойти и подружиться, была в них какая-то открытость, невраждебность. Ведь приучилась бояться людей, а этих можно не бояться.
Здесь хлеб и вино делили по-братски на всех, предложили и ей.