Творцы апокрифов [= Дороги старушки Европы]
Шрифт:
– Гай? Гай, это в самом деле ты?
– Думаю, что я, – серьезно ответил сэр Гисборн, и она внезапно поняла, что только ее присутствие удерживает обычно спокойного и на редкость уравновешенного молодого человека на тонкой грани между действительностью и безумием. Мессиру Гаю выпал свой лабиринт и свои чудовища, а знакомство с ними ни для кого не проходит даром. – Хотя в последнее время я начал изрядно сомневаться во всем, даже в том, что я – это именно я, а не кто-то другой. Что с вами случилось, мистрисс Изабель?
– Ничего хорошего, – рассеянно пробормотала девушка, только сейчас догадавшись бросить взгляд по сторонам и озадаченно нахмурившись. Вокруг покачивались искореженные и перекрученные жестяные ленты, свисавшие с невидимого потолка. Кое-где между лентами висели под самыми невероятными углами разнообразные зеркала – серебряные и бронзовые, побольше и поменьше, в вычурных рамах и без. Изабель не заметила, чтобы блестящие пластины поддерживало что-то, кроме воздуха. Зеркала тоже плавно раскачивались на неощущаемом ветерке, тускло отражая два цветных пятна, в которых при определенном воображении угадывались женщина в зеленом платье и мужчина, нерешительно обнимавший свою спутницу за плечи – то ли в попытке защитить, то ли не позволяя ей свалится на пол.
– Это мы? – вдруг спросил Гай, ткнув рукой в расплывчатые тени. Вернее, не рукой, а кончиком зажатого в ладони меча.
– Конечно, – твердо сказала Изабель. Она небрежно помахала своему отражению, и то послушно повторило жест. – Кто же еще?
Сэр Гисборн промолчал. До того, как он услышал крики мистрисс Уэстмор, доносившиеся словно из-за толстой каменной стены, его времяпровождение заключалось в беспорядочных метаниях из стороны в сторону и разбивании зеркал, причем он старался проделывать это как можно быстрее. Отполированные металлические листы, вопреки всем законам разума, отражали что угодно, кроме него. В матовых глубинах возникали лица его знакомых, друзей, случайных встречных, а порой и вовсе незнакомых людей. Это зрелище он вполне мог вытерпеть, но, стоило ему подольше задержать взгляд на каком-нибудь образе, картина разительно менялась. Лица людей превращались в синюшные, ухмыляющиеся маски мертвецов, полуистлевшие пальцы требовательно стучали по гладкой изнанке зеркал, заставляя их покрываться сетью трещин, а затем выламывали острые куски металла, прокладывая себе путь наружу. Гай довольно быстро выяснил, что в разбитом зеркале всякие попытки жутких существ выбраться на свободу прекращаются, и принялся за работу. Однако, пока он расправлялся с одним противником, десяток других почти успевал добиться своего. У сэра Гисборна не оставалось времени на размышления и попытки осознать, что все это означает и куда он попал. Он твердо знал: одно из зеркал фальшивое, скрывающее за собой выход, и, если он не успеет его отыскать, призраки заберут его с собой, в мир обманчивых, искаженных отражений.
Но теперь, когда рядом с ним стояла вполне живая и слегка заикающаяся от пережитого страха девушка, зеркала исправно выполняли то, для чего предназначались. За одно это Гай был согласен простить мистрисс Уэстмор любые ее прегрешения и выходки – как прошлые, так и будущие.
– С меня причитается большой должок, – глухо произнесла Изабель. – Но сейчас нужно придумать, как найти остальных. Кажется, я поняла, зачем мы здесь.
Она не успела договорить. Зеркала подернулись зеленоватой патиной, а затем начали с легким звенящим шорохом осыпаться вниз – в точности падающий снег, только не белый, а черный, прорезаемый сияющими вспышками осколков. «Снегопад» продлился сущие мгновения, Гай и Изабель успели только растерянно переглянуться в тягостном предчувствии новых неприятностей. Но лабиринт из камня и лабиринт из зеркал пропали, сменившись бескрайней мертвенно-пепельного равниной под низким свинцовым небом с обрывками синеватых облаков. Царившую здесь тишину разрушило низкое, довольное ржание вполне живой лошади, а спустя миг к нему присоединился звенящий от недоверчивой радости человеческий голос.
ЭКСОД[21]
Перемена места, перемена участи
11 октября 1189 года, раннее утро.Замок Ренн-ле-Шато,его подземелья и окрестности, Лангедок.Массивная, целиком отлитая из почерневшего железа дверь неожиданно легко описала в воздухе полукруг и с протяжным дребезгом встала на место. Из-за створки донесся приглушенный щелчок закрывшегося замка, породивший чуть слышное эхо на всех этажах замка – от подвалов до верхних сторожевых площадок и вращающихся на вершинах башен флюгеров.
– Вот и все, – Бланка де Транкавель аккуратно пристроила медную лампу в неглубокой выемке кладки и изучающе посмотрела на старшего брата, в прямом смысле этих слов рухнувшего прямо на пыльные ступеньки. – Ты доволен?
– Я устал, как хромоногая гончая, весь день носившаяся по горам, – вырубленная из желтоватого гранита бесстрастная маска, обычно заменявшая Тьерри де Транкавелю лицо, вдруг раскололась, явив вполне узнаваемое выражение человека, терзаемого беспощадной головной болью. Бланка, подхватив юбки, торопливо присела позади брата и привычными, осторожными движениями пальцев начала растирать его виски, сварливо напомнив:
– Можешь как угодно относиться к отцу Ансельмо, но все же не забывай пить гадость, которую он для тебя готовит. Иначе так и будешь ходить с раскалывающейся головой. Ты меня слышишь?
– Угу, – Тьерри блаженно прикрыл глаза. – Мадам Бланка, примите мою глубочайшую и искреннюю благодарность. Без тебя это сляпанное на скорую руку представление потеряло бы весь свой блеск. Нам, конечно, неоправданно везло, и я поражаюсь, как они ничего не заподозрили… Я уже говорил тебе, что ты умница?
– Триста двенадцать раз со дня нынешнего Рождества, – педантично отозвалась Бланка. – Можешь сказать еще столько же – от тебя не убудет, а мне приятно. Твоя заключительная речь, кстати, была великолепна и почти правдива. Я заслушалась. Похоже, она и послужила последней каплей, после чего они кинулись отсюда сломя голову. Между прочим, ты не ответил: доволен, что их тут больше нет?
– Людей, которые за два дня перевернули замок с ног на голову? – в обманчиво мягком голосе Тьерри послышалось искреннее возмущение. – Разумеется, я просто счастлив, что они наконец убрались!
– Мессир Тьерри, отныне я не сомневаюсь в вашей способности кого угодно обвести вокруг пальца, но неужели вы полагаете свою сестру деревенской дурочкой? – обиженно нахмурилась Бланка. – Тебе хотелось, чтобы они остались, так ведь?
– Ну-у… Ладно, твоя взяла, – сдался Тьерри. Он предпочитал не спорить со сводной сестрой, признавая, что де Транкавель-младшая не по летам сообразительна, умна и жестко-расчетлива. – В каждом из этой компании имеется нечто, чего не достает нам… Азарт, жизнелюбие, преданность – назови любое качество, не ошибешься. Я мог бы подыскать им достойное занятие, однако сейчас они еще не готовы. Пусть наведаются в свою драгоценную Святую землю, набьют шишек и поймут, насколько поганой может быть жизнь и люди.
– Как полагаешь, они смогут пройти через подземелье? – слегка встревожилась девочка. Ее брат небрежно махнул рукой:
– Что с ними станется? Разве наткнутся на призраков, но какой вред от пары древних привидений?
– Ты отлично знаешь, что там обитают вовсе не безвредные привидения, – Бланка пристукнула каблучком по каменным плитам пола. – Вдобавок вы, мессир брат мой, изрядный мошенник. Вы же с потрохами продали этих ничего не подозревающих бедняг!
– Только не надо громких слов, – Тьерри болезненно поморщился. – Они вполне взрослые люди и наверняка представляют, в какой игре участвуют. А если не представляют – получат замечательный урок на будущее. Только мне ничуть не верится, что к нам забрели невинные овечки. И, кстати, мадам Бланка, вы зря впадаете в отчаяние. Они вернутся. Ты это знаешь, и я знаю, и они тоже скоро узнают. Все, кто отпил хотя бы глоток из наших ручьев, рано или поздно возвращаются, поняв, что нигде больше не найдут такой воды – горькой и сладкой одновременно… Между прочим, – его голос стал деловитым, – я желал бы услышать от тебя вразумительное объяснение столь неподобающих воспитанной девице поступков.
– Каких именно? – невинно подняла брови Бланка.
– Ты строила глазки этому мальчишке-итальянцу! – Тьерри обличающе ткнул пальцем в присевшую рядом сестру. – Не отрицай, я сам видел! Мало того, ты с ним обнималась! Тоже мне, паладин и его прекрасная дама!
– Чего не сделаешь ради блага семьи, – лицемерно потупилась девочка. – Он мне сразу понравился – симпатичный, умный и понимает, что необходимо одинокому женскому сердцу. Я едва не разревелась, когда он ушел.
– Он же торговец! – наигранно возмутился Тьерри. – Мелкий итальянский купчишка! Ты видела его пальцы? Они пожелтели от пересчитывания неправедно добытого золота, а ведь ему не больше восемнадцати лет! Подумай сама, что из него вырастет? Неужели я отдам свою единственную сестру какому-то смазливому ростовщику?