Творцы апокрифов [= Дороги старушки Европы]
Шрифт:
Улица, по которой шли сэр Гисборн и Изабель, выводила на склон холма и резко обрывалась, завершаясь огражденной медными поручнями площадкой. Под ногами громоздилось скопление крыш – черепичных, сланцевых и соломенных, и всех оттенков розового и красного камня, из которого тут предпочитали возводить стены. Над ними возвышалось здание непривычного вида: мрачноватый серый куб, прорезанный черными щелями узких зарешеченных окон и выступами плоских колонн. Над ним поднимался удивительно плавно очерченный купол, выложенный крошечными синими и белыми кусочками мозаики, образовывавшими прихотливый узор, и нестерпимо блестевшими. В самой верхней точке купола искрилось золотом некое украшение или символ, установленное на тонком, почти неразличимом штыре. По бокам строения возносились две остроконечные башенки, тоже украшенные мозаикой и похожие на наконечники копий, грозящих небесам.
– Что это? – полюбопытствовал Гай, внимательно осмотрев непонятное сооружение и придя к выводу, что оно напоминает маленькую крепость, которую очень трудно взять.
– Мечеть, – спокойно сказала Изабель. – Самая настоящая мечеть, дом детей Аллаха. Доберетесь до Палестины – узрите их во множестве. Эта принадлежит мавританскому кварталу. Знаете, многие называют Тулузу «Вавилоном наших дней». Ее построили римляне, захватили вестготы, потом она перешла к маврам, а сейчас принадлежит франкам, но я не рискнула бы пересчитывать все народы, обитающие в ней. Вон там, левее, начинается иудейский квартал, за ним лежит греческий, потом владения итальянцев, с ними соседствует еще кто-то, уже не помню кто именно… У всех – свои церкви, и знаете, что самое забавное? В Тулузе можно праздновать целый год, потому что на каждый день выпадает чье-нибудь торжество.
– Но разрешить неверным содержать посреди города языческое капище… – ошарашено проговорил Гай, наконец разглядев, что макушку купола венчает повернутый рожками влево полумесяц. Как ни странно, зрелище мусульманского храма не вызвало в его душе ожидаемого отвращения, только смутное любопытство, что сэр Гисборн старательно попытался скрыть.
– Они точно также платят налоги королю и правителю города, – пожала плечами Изабель. – Не заставляют никого насильно принимать свою веру и, насколько я помню, никогда не пытались вредить христианам. Если дело порой и доходит до драк, так не из-за веры, а потому, что все мы люди, с одинаковыми слабостями и пороками.
– Все равно ее стоило бы разрушить, – недовольно буркнул ноттингамец.
– А по-моему, она очень красивая, – заметила девушка, явно намереваясь лишний раз подразнить своего спутника, что ей вполне удалось.
– Следите за своими словами, мистрисс Уэстмор, – резковато напомнил сэр Гисборн. – Не все разделяют ваше мнение и, боюсь, многим оно покажется подозрительным.
– Возможно, – кротко согласилась Изабель, и, бросив последний взгляд на пепельно-серое здание под лазурным куполом, зашагала дальше. – Но, надеюсь, вы согласитесь, что приятнее иметь собственное мнение, нежели не иметь вообще никакого или заучено повторять чужие слова?
– Отчего ж не повторить, если они верны и их говорит умный человек? – нашелся Гай. Девушка хмыкнула, быстро глянула по сторонам, убедившись, что на улице нет лишних ушей, и внятно произнесла несколько фраз на совершенно незнакомом сэру Гисборну языке, полном гортанных, словно перекатываемых внутри горла согласных и долгих, протяжных «а». Очевидно, на его лице появилось до смешного озадаченное выражение, потому что Изабель непочтительно фыркнула и пояснила:
– Это стихотворение на фарси, языке персов. По нашему оно звучит так…
Она прищурилась и нараспев прочитала:
За мгновеньем мгновенье – и жизнь промелькнет…
Пусть весельем мгновение это блеснет!
Берегись, ибо жизнь – это сущность творенья.
Как ее проведешь – так она и пройдет.
– Как по-вашему, сэр, прав был тот старый неверный, что придумал эти строчки?
– В чем-то прав, – вынужденно признал Гай. – А вы умеете разговаривать на персидском?
– Вот! – Изабель торжествующе подняла тонкий указательный палец и покачала им перед носом собеседника. – Настоящая мудрость не ведает пределов и различий в вере… Мы пришли, и на прощание мне придется вас разочаровать – я не знаю фарси, просто мне однажды посчастливилось увидеть несколько стихотворений, записанных латинскими буквами, которые я запомнила. Каюсь, люблю производить впечатление образованной особы, хотя уверена, что половину слов произношу неправильно… Спасибо, что согласились меня проводить.
Не дожидаясь ответа, девушка легко взбежала по высоким ступенькам ничем не примечательного дома и несколько раз дернула увесистое кольцо, болтавшееся в пасти бронзовой лошадиной головы, стукнув им о прикрепленную снизу железную пластинку. Изнутри не донеслось ни звука, хотя удары получились достаточно громкими и отчетливыми. Гай колебался: уходить или подождать, пока знакомые Изабель отзовутся? Даже если хозяева ушли на праздник, в доме должен остаться кто-то из слуг или сторожей. Но, может, они опасаются открывать, увидев незнакомого человека, пришедшего вместе с девушкой?
Мистрисс Уэстмор в нетерпении переминалась на крыльце, поглядывая вверх, на маленькие окна с мутными слюдяными стеклами в свинцовых переплетах. Наконец, она не выдержала и протянула руку, собираясь постучать еще раз.
Она не успела даже притронуться к кольцу. Дверь распахнулась без малейшего скрипа. На мгновение сэр Гисборн увидел стоящего в полутемном коридоре человека, вернее, не человека, а просто очертание человеческой фигуры – довольно высокого и, кажется, молодого мужчины. Он вежливо отступил назад, пропустив нежданную гостью внутрь и не задав ей ни единого вопроса, из чего Гай сделал верный вывод – мистрисс Уэстмор здесь хорошо знают и ей нет нужды заранее предупреждать о своем визите.
Прежде чем войти, Изабель оглянулась, помахав оставшемуся на улице сэру Гисборну в знак того, что все в порядке и она больше не нуждается в сопровождении или защите. Впустивший ее человек резким движением захлопнул створку, и Гай услышал короткое лязганье вставляемого в скобы засова.
* * *– Эй, пора вставать!
Малопонятное недовольное бормотание.
– Гай, проснись, надо поговорить. Гай!
К звучащему из клубов желтоватого тумана бесплотному голосу присоединилось нечто материальное – рука, цепко ухватившая сэра Гисборна за плечо и несколько раз ожесточенно встряхнувшая. Окружающий туман постепенно начал развеиваться. Из него выплыли стены, завешанные потертыми и изрядно выцветшими коврами, темно-коричневые балки потолка и распахнутое окно, через которое вливался оранжевый свет заходящего солнца, наполовину загороженное сидевшим на подоконнике человеком. Гостиница «Конь и подкова». Точно, она. Значит, раздраженный голос принадлежит Дугалу Мак-Лауду.
– Вставай, вставай, – повторил шотландец, для верности еще раз бесцеремонно тряхнув компаньона и убедившись, что тот открыл глаза. Гай с трудом сел, справившись с приступом головокружения, огляделся, и, еле ворочая языком, спросил:
– Какой сегодня день?
– Второе октября, – ответили со стороны окна, и Франческо мягко спрыгнул вниз, на пол. – Только что звонили к повечерию.
– Держи, – в руки Гаю сунули приятно запотевший кувшин. – Пей и постарайся очухаться побыстрее.
– Как я сюда попал? – уже вполне вразумительно поинтересовался сэр Гисборн, наполовину расправившись с содержимым кувшина и мысленно поблагодарив неведомо кого за чистую и очень холодную воду. Виски немедленно заломило, зато голова окончательно прояснилась.