Твой ход, аниран
Шрифт:
В этот раз участие в подъёме корабля со дна принимал чуть ли не каждый будущий житель Халтберна. Канаты тянули пленники, канаты тянули лошади. А я, наблюдая из лодки, как всё это гигантское сооружение пришло в движение, молился про себя, чтобы корабль, если всё же вырвется из плена, не развалился на части до момента, когда его вес на себя примут запаянные бочки.
Зрелище, конечно, оказалось впечатляющим. И весьма небезопасным для тех, кто наблюдал из первых рядов. Я слышал подводный рокот, видел, как шевелятся обвязанные канатами мачты, через толщу воды замечал, как дно, словно туман, накрыл растревоженный
Я, и те, кто со мной был, получили непередаваемое удовольствие от купания в солёной холодной воде, когда дружно вывалились за борт. Но всё же радость нам ничто не могло испортить, потому что бочки всё же удержали вес корабля. Фок- и бизань-мачты показались над водой, как и обломок грот-мачты, когда канаты продолжали тянуть, что называется, всем селом. А когда над водой показалась палуба, наш собственный флот из нескольких лодок принял на себя заботу о корабле и, под умелым управлением совсем не адмирала, транспортировал его в сторону верфи. Там корабль посадили на мель и занялись латанием пробоин.
Но всё же прошло не меньше двух декад, прежде чем специалисты уверенно заявили, что два корабля удалось спасти. Верфи башей, что называется, строили на века. Доски не успели сгнить, крепления ещё не покрылись ржавчиной, такелаж не особо пострадал. И хоть на кораблях недоставало парусов, ведь северные мореходы побеспокоились о том, чтобы унести всё, что можно было унести, мы не переживали по этому поводу. Построить судно с нуля, куда сложнее, чем отремонтировать. Нам несказанно повезло, что они переоценили собственную предусмотрительность и недооценили наши возможности.
В общем, в первых днях лета, которое в этих местах больше напоминало позднюю весну, я ходил по причалу туда-сюда, гладил рукой деревянную обшивку и улыбался. В большей части по причине того, что фрегат удалось спасти, в меньшей части из-за нового названия – его мы обозвали «Утопленник». Идея была моя, но её поддержали, несмотря на раздававшиеся повсеместно смешки. Никто не мог назвать точную дату, когда корабль вновь сможет выйти в море, но то, что он уже вошёл в состав флота Астризии – несомненно.
На этом моё присутствие в возрождающемся городе подошло к концу.
Халтберн и так был похож на человеческий муравейник. А когда по моей просьбе провели перепись населения, выяснилось, сейчас здесь присутствует более восьми тысяч человек. И что ежедневно съедают эти «человеки» гораздо больше, чем добывают. Следовательно, как предложил Яннах, надо было срочно избавляться от лишних ртов в виде пленников или в виде солдат.
Несмотря на определённую кровожадность, присутствовавшую в предложении мастер-коммандера, я всё же задумался, как лучше поступить. Жизни северных дикарей, которые на чужих для них землях заметно присмирели и на собственном опыте ощутили горький привкус рабства, мало что значили. Да, я старался не забывать, что каждая жизнь священна. Но тех, кто прибыл с острова Темиспар, с трудом можно было назвать людьми. Не потому, что они не были похожи на всех остальных, а потому, что за многими из них тянулся длинный кровавый шлейф.
Но
Ну а я решил вернуться в столицу из-за гневного письма Дейдры. Она по-настоящему негодовала, что после всех переживаний за мою судьбу, после слёз, бессонных ночей и облегчающей радости от пришедших вестей, я не тороплюсь возвращаться к родному очагу. Не тороплюсь возвращаться туда, где меня с такой надеждой ждут. В общем, строчками в письме Дейдра высказывала мне своё «фи».
И я опять отнёсся к её поведению с пониманием.
Ни единожды она возмущалась, что роль отца и мужа я выполняю некачественно. Хоть её бурчание не имело злобного подтекста, всё же доля правды в бурчании присутствовала – я не спешил возвращаться в уют, потому что мыслил глобально. Моё личное счастье, тот уютный мирок, в котором мечтала купаться Дейдра, затрагивал лишь небольшое количество людей. Я же думал о том, какой шаг станет следующим. Куда я направлюсь, в попытках вернуть уют всем жителям этого мира.
Но расстраивать по пустякам мать моего сына, особенно когда мне реально нечего делать на севере, я не собирался. В столице меня ждало много дел и много новой информации.
Со слов Фелимида, Декедда ещё дважды присылала дипломатическую почту. В первый раз повторяла то, что говорила ранее устами Амрана Хабиба – ничего не видели, ничего не слышали, ничего не знаем. Второй раз – после того, как весть о смерти анирана Гудмура и разгроме армии башей разлетелась по всему миру. И во втором письме кроткие старейшины Декедды выражали робкую надежду, что недопонимания, возникшие между государствами-соседями, удастся урегулировать мирно. И что подающий надежды молодой король и достойнейший из достойнейших аниранов согласятся принять извинительные дары, которые отправит Деккеда, если дары эти помогут разрешению необязательного конфликта.
Затолкать ответ в клюв этим велеречивым соловьям я не мог, а потому отправил Голеадора, посоветовав королю бросить письма в пылающий камин.
Эоанит же, как писала Мириам, по королевскому тракту привёл паломников в Равенфир. Но не стал задерживаться, как и не стал пугать наместника, а просто посадил на баржи верующую братию и отправился вниз по реке в Плавин. Он или что-то задумал, или действительно хочет завершить паломничество. Чему Мириам не верила ни на грамм.
В общем, обе эти проблемы требовали решения. А значит – моего присутствия в столице.
***
С Хегаратом мы душевно простились на следующий день. Даже Яннах не побрезговал уважительно поручкаться. Обер-коммандер, превратившийся в наместника и получивший от короля подтверждающее послание, оставался руководить новой цитаделью Астризии. А мастер-коммандер уводил на юго-запад два дивизиона, чтобы не только провести какое-то время в Сторожевом Лагере, но и лично убедиться, что подрастающее поколение военных находится в умелых руках.
С ним уходил и я. А со мной в дорогу отправлялись неразлучные друзья.