Твой пока дышу

Семакова Татьяна

Пока они собираются, успеваю доесть остывшие остатки из кастрюли. Облизал бы, если бы смог влезть в эту крошечную посудину. Походу, пора пыль с тренажёров стирать, пока пуговица на брюках застёгивается.

Выходим.

Линда облачилась в коротенькие шортики, сводя меня с ума своими потрясными стройными ножками, но минимизировала риск быть оприходованной в детском домике, дополнив образ безразмерной футболкой (мамский маст-хэв по версии Лильки, забившей шкаф для Линды), кедами и каким-то подобием вороньего гнезда из волос на макушке.

При этом, я в своих льняных брюках, сшитых на заказ, мокасинах и рубашке свободного кроя в песочнице выглядел не слишком-то уместно, но было та-а-ак по-о-охе-е-ер…

Дочь всучила мне совок и приказала копать. Я копал.

Приказала раскачивать на качелях – я качал.

Захотела на ручки – поднял.

Захотела пить – сгонял домой за водой.

Оказалось, хочет сок.

Сгонял второй раз.

По широкой улыбке Линды понял, что в безразмерной сумке, что была у неё с собой, имелось и то и другое.

Посадил её на горку и на радость дочери заставил скатиться.

Гонялся за обеими, ловил, кружил, подбрасывал, смеялся в голос, задыхаясь своим счастьем и вместе с этим наконец-то дыша полной грудью.

– Обед! – ахает Линда неожиданно, звонко шлёпая себя ладошкой по лбу. Смотрит виновато, ножкой шаркает, милая до безумия, трогательная до исступления. – Погуляете ещё?

– Есть идея получше, – хмыкаю самодовольно, притягивая её за шею к груди.

Похуже. Очень скоро я понял, что это была моя худшая идея. Но, не тогда. В тот момент я буквально излучал самодовольство, щедро раздавая на все стороны света.

Целую её волосы, достаю мобильный и отпускаю, подталкивая к дочери.

Идёт. Через плечо оборачивается, теплотой своего взгляда окутывает. Хрупкая, нежная и в эту самую минуту только моя. Безраздельно.

Звоню в лучший в городе ресторан, бронирую столик, делаю заказ, прикинув время прибытия.

Думал, просто поднимемся. Просто переоденемся. Просто сядем в машину и спокойно доедем.

Наивный, блядь.

Смысл с себя песок, наспех вытерся, оделся. Сколько прошло времени? Минут десять от силы. У Линды, судя по всему, вечность.

Открываю дверь в комнату, выхожу и понимаю, почему доча не проснулась ночью – прекрасная шумоизоляция. И хорошо, и плохо: мы бы её тоже не услышали, но в данную секунду похер вообще на всё. Надя рыдает так, что у меня слабеют ноги в предчувствии чего-то поистине ужасного. Чудовищного. Непоправимого.

Всего несколько метров по коридору, через комнату, в ванную. Перед глазами кровавые пятна, сердце такую дробь выбивает, что ещё бы пару секунд и точно взорвалось. Фантазия услужливо подкидывает варианты один другого мучительнее, но реальность сбивает с ног. Буквально.

Оседаю по стене, раскидывая ослабевшие конечности на полу. Смотрю, как Линда с непроницаемым лицом поливает из душа орущую дочь, стоящую в ванной прямо в одежде. На обеих ни царапины.

– Зачем?.. – всё, что могу из себя выдавить.

– Не захотела раздеваться, –

поясняет, сопроводив тусклую речь вялым пожатием плеч. – Я предупредила.

– Па-па-а-а-а… – доча вновь заставляет моё сердце разгоняться, тянет ко мне ручки, ищет поддержки.

Поднимаюсь, подхожу.

– Предупредила! – строго повторяет Линда, бросая на меня сердитый взгляд.

– Па-а-а-а… – всхлипывает маленькая манипуляторша, кулачками крошечными глазки растирает.

Душа навынос. Разрыв сердечной мышцы.

Я убивал. Мне приходилось. Но хуже, чем в те минуты, я себя ещё не чувствовал.

Не без труда отбираю из цепких пальчиков Линды лейку, вставая чуть сбоку. Направляю струю воды на затылок своей кнопки, задвигаю решительно:

– Я – поливаю. Ты – раздеваешь и моешь.

Команда нах! Команда мучителей невинного создания.

Чтобы хоть как-то приглушить ор, начинаю петь. Хер знает зачем, хер знает почему «Арию», но после вступления Линда начинает сдавлено ржать.

– Кто ты? Наказанье или милость? – затягиваю сиплым басом.

Слов не знает, но в такт мурлычет, невероятно гармонично дополняя крик моей души. Что делает дочь? Затыкается, расставляет ручки для баланса, покачивается, пританцовывает. Она, блядь, танцует! Я чуть не сдох, а она танцует!

– Вот ты… – ворчу, заматывая её в огромное банное полотенце и поднимая из ванны. Глаза в глаза. Все подходящие эпитеты застревают в глотке. Резко выдыхаю в сторону и ставлю перед собой на мраморную столешницу, безоговорочно принимая поражение. Линда пытается перехватить инициативу, но я высекаю: – Сам. Собирайся.

– Сам! – подначивает дочь, приседая и ужом выскальзывая и из моих рук, и из полотенца, выхватывая щётку из стаканчика и начиная чистить ей смеситель.

– Чик-чик… во-о-о-от… чик! Чи-и-к!

Такая хозяюшка… вся в мать.

Получаю не то подбадривавшие, не то сочувствующие хлопки по спине и приступаю к делу, ставя её обратно. В первый из тысячи последующих раз. Тихонько напевая какую-то муть, перекрывая звуками собственного голоса её бесстыдные капризы. Обливаясь потом от напряжения.

– Ты прекрасна, – бросаю неловкий комплимент под ноги выжидающей в коридоре Линде, даже не взглянув на неё.

– Ты мой герой, – фыркает озорно, подхватывая дочь под ручки. – Посушу ей волосы… посуши себя.

Опускаю голову, смотрю на мокрые пятна от воды, пота и, возможно, моих слёз (но я никогда в этом не признаюсь) по всей рубашке, глубоко вдыхаю, медленно выдыхаю:

– Я быстро…

– Мой герой! – потешается мне в спину.

Улыбаюсь. Так широко, так искренне, что скулы с непривычки сводит.

Ловлю своё довольное отражение в зеркале. Когда я в последний раз таким был? Не помню. Никогда, наверное.

Прав был Эмир, как всегда, прав. Отпустило. Не могу на неё злиться, не могу ненавидеть, не способен, для другого создан, лишь для неё существую. Для них.