Твой последний шазам
Шрифт:
— Там всё можно, — Амелин достал с навесной полки три стеклянных стакана и широкую кружку. Стаканы поставил на стол, а в кружку засыпал столовую ложку соды, залил водой из чайника и перемешал.
— Давай спину помажу.
— Обойдусь.
— И что, водку тоже можно? — не унимался Лёха. — Тут на три дня запоя.
— Пей, что хочешь. Я всё равно от неё дохну, а так бы не помешало.
Амелин сунул чашку в руки Якушину.
— Протри ей спину. А то ночью спать не сможет.
Якушин озадаченно посмотрел в чашку, на меня, затем отставил её на стол:
— Надумает —
— Давайте я, раз никто не хочет, — предложил Лёха, закончив разливать компот по стаканам.
— Разбежался, — мне было не до шуток.
Ожоги прилично зудели, а мутное поведение Амелина раздражало.
Но Лёха похоже этого не понял.
— Ладно. Тогда на «камень, ножницы, бумага». Кто выиграет — будет мазать, остальные держать.
Якушин тупо заржал. И я поняла, что если я останусь, глум с чашкой продолжится. Просто забрала её и ушла в комнату.
Это была большая прямоугольная комната с обоями в цветочек и фотографиями на стенах. Рядом с деревянной кроватью стоял покрытый кружевной салфеткой комод с десятком фарфоровых фигурок вокруг траурной фотографии бабушки.
За платяным шкафом виднелась белая дверь, с другой стороны от неё — занавешенное простынёй зеркало.
Я подошла к фотографиям. Не знай я их историю, решила бы, что это самая счастливая в мире семья. Мужчина с кудрявыми волосами и черными как у Амелина глазами, молоденькая хорошенькая девушка, держащая за руку маленького белокурого ангелочка, и серьёзная женщина с узким худощавым лицом.
В комнату едва слышно вошёл Якушин, остановился за спиной и негромко спросил:
— Он тебе тоже про дом наплёл? Что ему из-за него тут сидеть нужно.
Я неопределённо пожала плечами. Объяснять, что на самом деле произошло, и что я ничего не знаю, не хотелось.
— А вот Алёна нам другую историю рассказала.
Я насторожилась.
— Алёна тут при чём?
— Она хорошо его знает. Называла Костей.
— И что такого особенного она вам рассказала? — я развернулась к нему и увидела, что в дверях стоит Амелин.
— Словно мухи, тут и там ходят слухи по домам, а беззубые старухи их разносят по умам! — с ясной улыбкой то ли пропел, то ли проговорил он.
— Тогда рассказывай сам, — сказал ему Якушин. — Только честно.
Амелин картинно прошагал через всю комнату, сел на стул и, запрокинув голову, с вызовом посмотрел на нас:
— На самом деле ничего такого, — тон его сделался притворно беспечным. — Какой-то дурень в карьер по пьяни навернулся. Сплошь и рядом такое происходит. У Милы знакомый с эскалатора свалился. Просто шёл и под ноги не смотрел. И это днём в метро. А тут темнота, лес и дороги отвратительные.
— Костя, — я насторожилась. — При чём тут ты?
— Знаешь, вот и я тоже самое полицейским сказал: "При чем тут я?" Какая-то глупость, честное слово, — он развел руками. — Тому парню двадцать три и у него разряд по дзюдо.
Якушин с непроницаемым лицом подошёл к окну, отодвинул тюлевую занавеску и выглянул во двор.
— Ты там был? — спросила я. — Раз полицейские пришли к тебе, значит, не просто же так.
— Просто так, — с чистосердечным изумлением
Если бы я его не знала, то с лёгкостью могла купиться на это пылкое заверение.
— А что говорит Алёна? — я посмотрела на Якушина.
— Да, — с деланным любопытством Костик склонил голову на бок. — Что говорит Алёна?
— Говорит, что друзья погибшего парня заявили в полиции, будто это он его столкнул, — Якушин кивнул на Амелина. — Подробностей она не знает, но за день до этого у них конфликт вышел на карьере, а потом Костя пришел к нему и устроил целый спектакль на весь коттеджный поселок. Так?
Амелин продолжал улыбаться:
— Ну, почти. Только не спектакль, а шоу. На мне была маска, ремень, за спиной баллон опрыскивателя с кровью, в руках стальной брандспойт, а в наушниках Кейв. И до тех пор, пока Гриша за мной не погнался, выглядело это шикарно.
— Видишь, Тоня, ты о нем волнуешься, всех на уши подняла, незнакомого человека заставила тащиться чёрте куда, а он опять дурку включает и паясничает. Ты как хочешь, а я пошёл. Мне даже не интересно, что он выдумает дальше.
Якушин направился к выходу, но Амелин оказался быстрее и заслонил собой дверь.
— Ну ладно. Чего ты сразу? Мы ведь спокойно могли обойтись без этого. Пошли бы погуляли или просто поболтали. Я вот считал, что Тоне не нужны проблемы, не хотел её расстраивать, но ты решил по-другому.
Последние слова прозвучали угрожающе.
— Да ты сам одна сплошная проблема, — изо всех сил стараясь сохранять рассудительное спокойствие, Якушин смерил его холодным взглядом.
— А я вот реально не понимаю, что за кипиш, — Лёха небрежно отодвинул Амелина в сторону, освобождая проход. В одной руке у него был большущий бутерброд, в другой — чашка. — Ну мало ли кого в чем обвиняют. Я почти всю зиму в отделении проторчал. Отписки разные строчил. Всё это фигня. Пусть сначала докажут! Главное — ни в чем не сознавайся и не трепи лишнего.
— Костя, — взмолилась я. — Можешь рассказать всё по-человечески? По-честному? Я уже ничего не понимаю.
— Хорошо. Только сразу предупреждаю, — Амелин обошёл парней и пристроился у подоконника. — Это не прикольная история, а другую я сочинить не успел.
Лёха со всего маху плюхнулся на кровать, потом, заметив бабушкину фотографию на комоде, пристыженно вскочил и встал посреди комнаты рядом с Якушиным, небрежно опершись о его плечо.
— Всё случилось на следующий день после похорон. Мила собралась и должна была с самого утра уехать. Но потом такая говорит: "Пойду искупаюсь, а то всю дорогу по жаре трястись". И ушла на карьер. Но проходит час, полтора, её нет. Я забеспокоился и отправился искать. Ну и нашёл. Там, на карьере. Подсела к этим уродам и уж в хлам. Вся такая весёлая, смеётся, на четвереньках ползает, а они ржут. Типа в карты на желания играют. Но это никакая не игра была, а тупо глум. Только Мила этого не понимала и выполняла всё, что скажут, а девка их одна всё на телефон записывала, — Амелин потупился.