Твой последний шазам
Шрифт:
— Ты хочешь, чтобы твоя мама думала, что у тебя есть девушка?
— Моя мама очень больна. Рак, рецедив, все дела. Сколько она ещё проживет непонятно. Месяц, два, до Нового года. Я просто хочу, чтобы сейчас она была всем довольна и успокоилась. Полгода назад она выгнала отца. Нет, он сам ушел, но я рад, что она нашла в себе силы послать его. И ей сейчас очень не хватает семьи. Она мне все уши прожужжала, что я должен найти себе приличную девушку. Скромную, воспитанную, умную. Всё время повторяет: "Вот, Ярослав, я умру, и достанешься ты какой-нибудь стерве." А ты ей понравилась.
— Значит, сама по себе я тебе не нравлюсь? — смешно, но я почувствовала облегчение.
— Мама права. Мне нравятся бессовестные рыжие стервы.
— Но она же узнает меня и всё поймет.
— Это не важно. Если и узнает, скажу, что прислушался к её совету. Поверь, тебе не нужно будет ничего делать.
Ярослав зашёл за мной на следующий день в половине второго. По дороге он купил букет из белых и розовых гербер и, пока ждали такси, отдал его мне.
— Подаришь маме.
— Может, нужно было подготовить какой-то подарок?
— Для первого знакомства цветов вполне достаточно.
На нем была кристально белая футболка без принта и свободные светло-серые летние брюки с подворотами. Часы то и дело поблескивали на солнце, в тёмных очках отражалась дорога. Спину он держал очень ровно, а голову поднятой, однако улыбки я до сих пор не видела.
— Что ты сказал ей про меня?
— Что у меня на тебя планы.
— И мне точно не понадобится её обманывать?
— Не понадобится. Не волнуйся. Только вот что, — он сосредоточенно посмотрел. — Она может начать говорить что-то личное: про отца или про их отношения. Не обращай внимания. Просто выслушай и всё. Из-за его ухода она переживает больше, чем из-за своей болезни. Говорит, рада, что ей не придётся с этим жить долго.
Маму Ярослава звали Ангелина Васильевна. Она была стройная, красивая и аристократически утончённая. Вероятно, болезнь прибавила ей возраста, но голос звучал совсем молодо. Прежнее чёрное каре оказалось париком, и в этот раз она была темноглазой блондинкой.
Встретила она меня необыкновенно приветливо, как старую добрую знакомую. И пусть это знакомство было не совсем настоящим, волновалась я ничуть не меньше.
Ангелина Васильевна забрала букет, поблагодарила, чмокнула в щёку и, отправив Ярослава за вазой, пригласила на светлую, отливающую перламутром кухню.
В духовке что-то тихо шипело. Вкусно пахло сладким мясом.
Застеленный белой скатертью стол был уставлен маленькими тарелочками с закуской.
— Первый раз отмечаем дома, — сказала она, доставая из холодильника бутылку шампанского. — Ярослав хотел собрать кучу народа, но я сейчас очень устаю от людей. А тебе рада. Спасибо, что пришла.
— Спасибо, что пригласили.
Она поставила шампанское на стол:
— Такая жара держится. Удивительно. У нас в каждой комнате кондиционер, а дышать совершенно не чем. Если бы не врачи, я бы давно перебралась загород. Обычно мы арендуем виллу в Тоскане, но в этом году много чего изменилось, да и у Ярослава поступление. А ты почему в Москве?
— У меня здесь друзья.
— Хорошо быть молодым. Всё ни по чём. Сейчас бы меня никакие друзья не заставили жариться
— Папа тоже так считает, — сказала я. — Он говорит, что всё разрушается от перенаселения и глобализации. И что из-за разницы в уровне жизни развивающиеся страны захватят весь цивилизованный мир и уничтожат его, как это произошло с Римской империей.
— Счастье, что я до этого не доживу, а вот вам не завидую, — Ангелина Васильевна подняла глаза на вошедшего с вазой в руках Ярослава.
— Мам, ну хватит, — он сунул в вазу букет. — Мы же договорились не вспоминать сегодня о плохом.
Кондиционер работал на полную, но горячие солнечные лучи настойчиво проникали в щели опущенных жалюзи.
— Ты прав, — она помахала перед ним бутылкой. — Открывай, будем веселиться.
За обедом мы разговаривали о книгах, о кино, и об искусстве в целом, потому что Ангелина Васильевна им интересовалась. Ещё она расспрашивала о порядках в нашей школе и сравнивала со школой Ярослава. Затем вспоминала, как они ездили кататься на лыжах в Альпы. Мы ели утку и пирог с мясом.
Ярослав же всё больше молчал, но чуть позже, когда играли в Имаджинариум, развеселился и даже смеялся. Он очень старался развлекать её, хотя было видно, что даётся ему это непросто.
И я вдруг совершенно отчётливо поняла, почему на самом деле он позвал меня. Ведь, если бы с ними никого не было, они бы снова и снова говорили на свои тяжелые темы с болезненным прошлым и пугающим будущим.
Но потом у Ангелины Васильевны зазвонил телефон, она посмотрела на экран, несколько секунд колебалась, после чего взяла трубку и, извинившись, ушла в комнату.
— Всё нормально? — спросил Ярослав.
— Всё отлично. У тебя замечательная мама.
— Я знаю, — он едва заметно улыбнулся. — Почему на свете живёт столько людей, недостойных жизни, а хороший, добрый человек, который всю жизнь старался только для других, должен умереть? Я бы хотел верить в Бога или ещё кого-нибудь всесильного, но, увы, не получается.
Ангелина Васильевна вернулась с каменным лицом, расслабленная лёгкость исчезла. Она снова выглядела несчастной и больной.
— Пойду полежу, — сказала она. — Устала.
— Этот звонил? — зло спросил Ярослав.
— Вы тут справитесь без меня? — Ангелина Васильевна нарочно проигнорировала его вопрос.
Я встала, поблагодарила её и быстро попрощалась.
После свежести их квартиры уличный воздух обдал жаром. Ярослав отправился провожать меня до метро.
— Она не хочет ни с кем общаться. С друзьями и знакомыми. Ни с кем. Стесняется того, как выглядит, и того, что у нас произошло. Раньше все только и твердили ей, что мы идеальная семья и что это её заслуга. И это правда, потому что отец всегда из неё веревки вил, а она принимала, как должное.