Твой последний шазам
Шрифт:
— Угу, — промычал из-под рубашки Якушин.
— Никогда бы не подумала, что у него такие друзья.
— Какие такие? — я подняла стоявшую возле Лёхи бутылку с водой.
Лёха встрепенулся, футболка свалилась с лица.
Якушин сдвинул рубашку и, прищурив один глаз, проворчал:
— Я-то думаю, что мне солнце закрывает.
Алёна не пошевелилась.
— Какие? — с нажимом повторила я, откручивая крышку.
— Адекватные, — нашлась она. — Он же такой… Своеобразный.
— А ты не своеобразная?
Сговорились
— Да я не хотела обидеть, — Алёна, наконец, убрала свой топик с глаз и села, жмурясь. — Просто у него такая мощная аджана, но совершенно разбалансированная.
— Что? — я чуть не подавилась глотком воды.
— Это чакра. Она отвечает за гармонию со своим «я», интуицию и другие тонкие ощущения.
— О да… — насмешливо протянул Якушин. — У Тони непреодолимая тяга к чакрам и прочим тонким ощущениям.
Лёха подмигнул. Я собрала свои вещи.
— Хорошо вам отдохнуть.
— Тоня! Ты чего, обиделась? — крикнул вслед Якушин. Но догонять не стал.
Низко склонив голову и подставив голую спину солнцу, Костик сидел на лавочке за домом и склеивал скотчем большие куски пенопласта.
Бугристый ожог от вылитой за шиворот одним из Милиных мужиков горячей каши тянулся от плеча к лопаткам, а поверху, словно пытаясь его перечеркнуть, проходило несколько длинных красноватых рубцов.
И я, позабыв о том, как ужасно всё это выглядят, несколько секунд оторопело разглядывала его спину. Затем протянула руку и осторожно провела растопыренными пальцами по неровной коже.
От неожиданности Амелин вздрогнул, вскинул голову и, выронив свою поделку, тут же поймал мою руку у себя на плече.
— Чего ты нервничаешь? Меня это не волнует.
— Зато меня волнует, — не оборачиваясь, он притянул мою ладонь к себе на грудь. — Очень сильно волнует. Ты просто не представляешь, как сильно.
На груди кожа была гладкая и не такая горячая. На животе тоже.
Быстро отдёрнув руку, я подобрала с земли пенопластовую коробку.
— Это что такое?
— Инкубатор. Температура не должна подниматься выше тридцати семи и опускаться ниже тридцати шести.
Он снова прилично зарос, но мелирование осталось только на самых кончиках.
— Спасибо, — я села на лавочку.
— За что?
— Что согласился его сделать.
— Ерунда. Я для тебя хоть курятник, хоть коровник сделаю. Могу даже дом построить, — он пристроился рядом и обнял за плечо. — Из пенопласта.
— Ты был прав. Все эти люди ужасно злые. Они тебя не знают, а говорят так, словно ты преступник и убийца.
Костик насторожился.
— С кем это ты разговаривала?
Чёрные глаза стали непроницаемыми.
— Тётки на карьере обсуждали. Тупые кошёлки. Так и хотелось им врезать.
— Говорю же, лучше не ходить никуда, ни с кем не разговаривать и никого не слушать, — он отмер и усмехнулся. — Просто поразительно,
— Они даже не из деревни были и не из коттеджей, а с дач, с другой стороны.
— Надеюсь, ты не будешь пересказывать мне то, что они говорили? Я бы не хотел, чтобы ты такое слушала, а чтобы произносила — ещё больше.
Я всю дорогу обдумывала, как спросить его об этом, но на деле вышло очень легко:
— Поклянись.
Он догадался сразу.
— Что не я столкнул Гришу?
— Да.
— Я ещё вчера ждал, что ты это спросишь. Значит, ты мне всё-таки не веришь.
— Я хочу знать наверняка. Когда адвокат приходит к обвиняемому, он тоже всегда сначала просит сознаться. Чтобы всё по-честному было и не случилось ничего плохого.
— Серьёзно? Поверить не могу. Ты хочешь стать моим адвокатом? — Костик по-детски рассмеялся и снова стиснул плечо. — Это так здорово! Жалко только, что неправильно. Ведь это я должен тебя защищать. А себя защищать я умею. Это лучшее, чему я научился за всю жизнь. Просто верь мне. Ладно? И тогда ничего плохого не случится.
Глава 14
Никита
Где находится медпункт, Артём знал, потому что Борис водил их забирать кровать из изолятора. Перелезли через сетку возле спорткомплекса — того здания, откуда на нас глазели девчонки, пробежали вдоль волейбольной площадки и прямо за столовой уткнулись в медчасть.
Было часов шесть, уже совсем рассвело, и кругом стояла удивительная мирная утренняя тишина. Только из столовой доносился весёлый звон посуды.
Дверь в медпункт оказалась заперта, но за ней слышалось движение. Мы постучали.
Не знаю, чего ожидал Артём, но я готовился увидеть милую молодую врачиху, которая, выслушав нас, войдет в положение и выделит пару таблеток ципролета. На деле же нам открыла высокая плечистая женщина с короткой стрижкой и громовым голосом, больше напоминающая физручку на каблуках, чем доктора.
К счастью, она уже не спала, а кто мы такие, Борис объяснил, когда приходил за кроватью. Так что никакого переполоха особо не было. Однако просто так давать таблетки она отказалась, сказав, что должна сама осмотреть рану и, если «дела плохи», вызывать неотложку.
Врачиха надела белый халат, взяла медицинский чемоданчик, сказала, что её зовут Лена и
повела нас путаными дорожками к сетке, где, как оказалось, был огромный лаз, через который даже она прошла, почти не нагибаясь.
Ориентировалась на местности Лена лучше нас и прямиком почесала к домикам, мы только и успевали догонять, а когда дошли, и она оглядела наш спальный аэродром, тут же распорядилась.
— Вытаскивайте его оттуда. На улице обожду.
— Я в больницу не поеду, — Трифонов вцепился в подушку.