Твой последний шазам

Мартин Ида

Лёха громко заржал, забрал у меня миску и передал Амелину.

— Мы положим их греться на сковородку.

В руке осталось одно яйцо.

— Но это же так интересно — посмотреть, как из ничего появляется живое существо.

Костик задержался на пороге.

— Нужна правильная температура. Я погуглю.

Вставать на завтрак Якушин отказывался, и бодрый, сияющий Лёха участливо кружил возле него.

— А говорят, ещё медики пьют, как сапожники. Может, тебе это… Того… Ну, опохмелиться?

Якушин натянул

на голову простынку.

— Уйди отсюда.

— Или два пальца в рот. Честное слово, помогает.

— Меня скорее от твоего трёпа вывернет.

— Как ты с ним общаешься? — пожаловался мне Лёха. — Чёрствый, неблагодарный человек. Я его, между прочим, вчера из капкана вытащил.

— Это ведро было ржавое, — подсказал осипшим голосом Якушин.

— А, точня…я…я…к, — протянул Лёха, припоминая. — Мы же к Алёнке залезть собирались.

Он стыдливо поморщился.

— Угу, — буркнул Якушин. — Только это не её дом оказался.

— А чей?

— Откуда я знаю? Там собака другая была. Как потом выяснилось, — Якушин вылез из-под простынки и приподнялся на локте. — Я ей Малаша, Малаша. А она как бросится… И на тебя.

— Серьёзно? — ужаснулся Лёха. — А я чего?

— А ты её как пнёшь. Она аж на три метра отлетела. Потом ещё ведром стал лупить. Визг, писк, суматоха. Я у тебя это ведро отнять пытаюсь, а ты ни в какую… Бабка, хозяйка, выскочила. И ты её так покрыл, что она с испугу в доме заперлась. Кажется, полицию даже вызвала.

Лёха судорожно потёр виски и присел на кровать.

— Что-то я тоже неважно себя чувствую. Я вроде животных люблю… Чего это я? Ладно если бы с мужиками сцепились, а собаку прибить — вообще не моё. Нет, правда, — виновато покосился на меня. — Я люблю животных. Бабку послать мог, а собаку… Может, водка, палёная была?

Якушин хрипло рассмеялся и откинулся на подушку.

— Ладно, забудь.

— Чё, гонишь что ли? — обрадованно догадался Лёха. — Блин, а я повёлся.

— Дом мы правда не нашли, — сказал Саша. — Слава богу.

— Но ведро было, — Лёха продолжил вспоминать вчерашние. — Ты застрял и не мог из него ногу вытащить.

Сдёрнув со стула штаны, Якушин развернул их, недовольно оглядел перепачканные штанины и попросил меня выйти.

Костик пожарил на всех толстенную яичницу с помидорами и зелёным луком, очень вкусную, если не думать о невылупившихся цыплятах.

Утро было чудесное, и мы, сидя на благоухающей яблоками кухне, без конца смеялись над всем подряд. Занавески с красными маками развивались, птицы щебетали, Амелин не переставал смотреть на меня, горячий пол грел босые ноги, чай с бергамотом никак не хотел остывать, часы на стене стояли, и такой простой радости я давным-давно уже не чувствовала.

Неожиданно Лёха спохватился:

— А ничего, что мы смеёмся, а дух твоей бабушки, может, ещё где-то здесь?

— Ничего, — сказал Костик. — Если она

ещё здесь, то ей наверняка тоже весело. У неё хорошее чувство юмора было. Кстати, многие народы веселятся на похоронах. Потому что верят, что человек может вернуться на землю и начать всё заново. Прожить более счастливую жизнь, чем прошлая.

Он замолчал, и все задумались. Беспечная лёгкость вместе с паром от чая вылетела в сад.

Всю дорогу до карьера Алёна трещала без умолку. Даже Лёха со своими остротами притих. Якушин всё ещё пребывал не в духе, и она с чего-то решила, что рассказ о том, что таракан может жить без головы две недели, поднимет ему настроение.

На ней был ярко-розовый открывающий живот топик и лёгкая, полупрозрачная юбка до пят. Она постоянно встряхивала волосами, и я всё думала, что если бы у неё были мозги, то они в такую жару под этими волосами, наверное, вскипели. Шампунь же её действительно очень едко вонял кокосом. И только когда вошли в лес, я, наконец, смогла отвлечься от этого запаха.

Сосны в лесу росли высокие и густые. Повсюду из сухой тёмно-коричневой затвердевшей почвы, вылезали их извилистые, змееподобные корни. Какое-то время, непрерывно отмахиваясь от комаров, мы шли, перескакивая через них, а потом стволы неожиданно расступились.

Сверху карьер напоминал образовавшийся после падения исполинского метеорита кратер и производил грандиозное впечатление. В его песчаных насыпях гнездились ласточки, а узкие прибрежные полоски песка у воды, точно средиземноморский пляж, были до отказа забиты отдыхающими.

Я подошла к краю, и земля под моими ногами посыпалась вниз.

— Осторожно! — Якушин резко отдёрнул меня назад.

— Спуск там, — Алёна ткнула пальцем в тропинку вдоль склона, словно я полная идиотка и намереваюсь прыгнуть вниз.

— Тут и при свете дня навернуться без проблем, — сказала я. — Не удивительно, что ваш Гриша свалился. А у них ещё совести хватает кого-то в этом обвинять.

— Так это не здесь случилось. Здесь ещё ничего. Свалишься на песок. А там, где Гриша упал, сплошные камни. Папа говорит, тот карьер и рыть из-за этого перестали, что камней больше, чем песка. Видите Дерево-желаний? Если от него по дорожке идти, то прямиком на тот карьер попадёшь. Хотите, сходим?

Якушин стянул рубашку, повесил её на плечо и огляделся.

— Что за Дерево желаний?

Алёна показала на круглую иву, в ветвях которой развивались разноцветные тряпочки.

— Просто Дерево желаний. Не знаешь, что ли? Повязываешь на него свою вещь и загадываешь желание. А потом оно исполняется. Деревенские бабки говорят, это дерево ещё до войны стояло. Может, даже до революции.

— И сколько желаний можно повязать? — заинтересовался Лёха.

— Да сколько хочешь.

— Надо будет опробовать, — обрадовался он. — У меня их много накопилось.