Твой последний шазам
Шрифт:
Эта мысль ужаснула. Получалось, что где-то внутри меня сидел какой-то совсем другой я. Тёмный и злой. Затаивший обиду, мелкий, мстительный человечишка.
Нет, всё конечно можно было списать на то, что это «по пьяни». Был дурной, ничего не соображал, хотел приколоться. Ведь реально было весело. И фотки угарные. Так, в общем-то я и сказал Лёхе.
Но в глубине души знал, что это дешевые отмазки.
Однажды, классе в седьмом, я так пошутил над Павловым. Был у нас такой толстозадый ботан. Весь из себя правильный
Раз ему на коленку приклеилась жвачка. После ОБЖ как раз. Там парты были низкие и коленки всё время терлись об их внутреннюю поверхность.
А на следующем уроке, на физике, нам дали контрошу. Сложную, проверочную какую-то. Половину задачек мы толком и не проходили, а телефоны пришлось сдать. Физичка очень ревностно относилась к вопросам списывания, и если ей казалось, что кто-то куда-то не туда посмотрел, то сразу заворачивала всю работу.
В общем, я сидел и валял дурака, даже не пытаясь ничего решать, потому что ничего не знал. Мне было скучно, поэтому я стал развлекаться: пытался общаться с соседкой по парте, с теми, кто сзади, потыкал впереди сидящих.
Ну и естественно, ко мне подошла учительница и наехала. Не сильно, но довольно обидно. В ответ я сказал, что хоть по-честному ничего не пишу, а Павлов всё списывает.
Она обернулась и увидела склоненную к коленям голову Павлова, потому что он постоянно тёр пятно, оставленное жвачкой. Ну и понеслось. Физичка была принципиальной и, как ни странно, поблажек для отличников не делала. Так что моментально разозлившись, вышвырнула Павлова из класса. Он слёзно оправдывался, что у него ни телефонов, ни шпаргалок нет, но училка проверять не стала.
Шутка с Павловым скрасила мне весь урок. Я угорал и думал, что так ему и надо. Почему? Сложно сказать. Просто, потому что он всё знал, а я нет.
С тех пор, у Павлова начались проблемы с физикой. Он обиделся на учительницу, а она его запомнила. И после ряда конфликтов, с привлечением родителей и классной, он вообще ушёл из нашей школы.
Но свою вину я осознал гораздо раньше, чем это случилось.
В тот же день, когда столкнулся с ним в коридоре. Увидев меня, Павлов с ненавистью посмотрел и сказал прямо в лицо: «сука».
Тоже самое я услышал от Лёхи, когда мы после обеда отправились к церкви.
Свой телефон Трифонов так и не нашёл и, чтобы поговорить с Зоей, попросил трубку у меня.
К тому времени я уже почувствовал неладное. Оказавшись в зоне доступа, телефон выдал порцию оповещений о десяти Лёхиных звонках и трёх эсэмэсках: «Обурел?», «Удали», «Ппц что будет».
Поспешно закрыв всё, я отдал телефон Трифонову. Решил, пусть лучше первый звонит. Иначе будет стоять над душой и слушать. Но разговаривал он недолго, хоть и отошёл, как обычно в поле. Обрывки фраз и его растерянный, осипший от волнения голос,
«Можешь объяснить?», «Конкретно скажи, что я сделал?», «Что я сделал?», «Объясни!».
А вернулся, на нем лица не было, пихнул трубку мне в живот, прохрипел «я ушёл» и, сунув руки в карманы, зашагал по дороге.
— Я вообще не пойму, почему ты ещё жив, — сказал Лёха, после того, как закончил крыть меня.
До этого момента, я слушал его молча, всё ещё надеясь, что он меня с кем-то перепутал.
— Лёх, что случилось-то, а? Можешь объяснить?
— Ты чё, совсем тупой? Или вы ужрались так, что тебе мозг напрочь вынесло?
Криворотов редко злился и, если он кричал, значит было из-за чего.
— Я не помню. Правда. Скажи, что я сделал.
— Ты Инсту свою давно видел, урод?
— Да, я ей особо не пользуюсь. Зато твою смотрю регулярно.
— Слышь, Горелов, если хочешь жить, грохни всё и позвони ей. Раз ты жив, значит он ничего не знает. Моли её, чтоб не узнал. Я не скажу, но кто-нибудь потом обязательно растреплет. Готовь вменяемую легенду. Жесть. Просто жесть. Надо же такую подставу устроить.
Трясущимися руками я открыл Инсту.
Но ещё до того, как подгрузились все картинки, я уже знал, что там. Вспомнил.
Неожиданно и очень ясно.
Те самые фотки, над которыми я всё утро ржал. Из шашлычной, где мы все втроём в умат держим местных девок на коленках, на руках, пьём с ними шампанское на брудершафт и зажигаем в отвязных танцах.
Только Трифонов потом до утра на улице под навесом просидел с двумя возрастными байкерами. И сколько я к ним не подходил, они без конца про мотики говорили.
Но его фоток с байкерами у меня не было, а с девками на плечах — полно.
— А тебе что ещё надо? — вместо приветов выдала Зоя.
— Просто, — я давно не слышал её голос, но сейчас он был какой-то другой: тихий и прерывистый, словно она задыхалась. — Хотел сказать, что всё, что ты подумала, это не правда. Не было ничего. Не знаю, зачем эти фотки кинул. Просто смешные.
— Это он тебе сказал позвонить?
— Нет. Он ушел.
— Правильно пусть идет. Не скоро ещё вернется. Я его далеко послала.
— Зой, ну ты что? Тифона не знаешь, что ли? Он всю ночь с байкерами общался.
— Я это отлично разглядела.
— Нет, честно, просто момент такой был, но на самом деле…
— Никита, — она сделала паузу. — Ты меня за идиотку держишь?
— Нет, конечно.
— У него много недостатков, но такого, если честно, я не ожидала. Мы же одна команда!
— Зой, ну, серьёзно, это я дурак. Клянусь, чем угодно, что Тиф тут не при чём. Что мне сделать, чтобы ты поверила?
— Поверить не поверю, но если хочешь, чтобы он не знал про фотки, как можно дольше, иди и задержи его.