Твой сын, Одесса
Шрифт:
— Какой Железняк?
— Да этот же, который на вокзале сантехником… — Яша рассказал Алексею о необычном клиенте, сообщившем ему о спецпоезде.
— Расписание же это, наверняка, секретное. Как ж ты его добудешь, Яшко? — приподнялся Алексей на локте.
— Это уже моя забота, братишка.
— Не твоя,, а наша, — поправил его Алексей. — Наша это забота, общая. И что тебя Бадаев старшим назначил — не заносись. Если я тебе помогу, он меня тоже не заругает.
— Чем же ты поможешь, Леша? — безнадежно вздохнул Яша.
— А хотя бы тем, что я твоего сантехника Железняка знаю: вместе с его сыном Аркадием на ювелирную фабрику учениками поступали. Аркаша сейчас в армии, а отец, видишь ли… Молодец старик, ищет дорогу к подпольщикам. Вот мы пойдем к нему и вместе помаракуем.
— Ох, ты-ы, — тихонько вскрикнул Яша. — А я-то голову себе ломал, как теперь найти того Железняка!
— Тише, Нину разбудишь, — шикнул на него Алексей. И, немного помолчав, снова спросил шепотом: — А добудешь расписание как, опять же, в катакомбы его доставишь? Как выйдешь из города после комендантского часа? Тем более тревога может подняться. Сейчас ты тоже рисковал собою, а если попадешься с расписанием?
— То уже моего ума дело, — снова заносчиво ответил Яша, но заметив, что брат обиделся, прильнул к Лешкиному уху, зашептал: — Есть у меня верный человек, в полиции работает. На днях показывал мне ночной пропуск… Понял?
Алексей даже тихонько присвистнул от удивления:
— Ох, ты и кадр, Яшко! Если не врешь, так… Ну ты и ну!.. Что же это за человек такой?
— Я же тебя про твою десятку не спрашиваю, братишка, — засмеялся в подушку Яша. — Не спрашивай и ты про моих людей. Инструкцию Павла, небось, знаешь…
— Ладно, — смирился Алексей. — Раздеваясь, отдохни малость, герой.
— А раздеваться мне, Лешенька, недосуг, — деловито возразил Яша. — Так маленько полежу возле тебя. Спать некогда, как только светать начнет, пойду. Надо мне того человека дома застать, пока он в свою полицию не ушел… Я — к нему, а ты — к Железняку, добро?
9. Выстрелы в полночь
С утра у директора вокзала Бреда нервы были взвинчены — пришлось-таки крупно поговорить с этим ничтожеством Андрецою. А это никак не входило в его планы. Андрецою — кумнат, свояк того самого полковника Стенеску, под началом которого служит сын Бреды. Одно слово полковника Стенеску, и бедный Адам Бреда окажется на фронте. Сейчас так трудно стало молодым офицерам удерживаться в тыловых частях. На это уходит уйма денег! Мульциме бани!.. Но директор Бреда больше терпеть не мог. Это же свинство — на целую неделю затянуть ремонт директорского кабинета. Разобрали отопительную систему, развинтили, натворили черт знает что и бросили — у какого-то сантехника, видите ли, сегодня день ангела! И какое его, Бреды, дело до того, что какие-то калориферы протекают. Это его, Андрецою, забота, на то он и помощник директора по хозяйственной части. Что в Одессе мало калориферов? Сними в любом доме, если на то пошло! Все равно в эту зиму жилые дома, пожалуй, отапливаться не будут, если в них не расквартированы офицеры армии его величества короля Михая. О том, что он, Бреда, никчемный директор, он сам, Бреда, хорошо знает. Но зачем же в этом убеждаться еще и посетителям директорского кабинета, в котором все поставлено вверх ногами… Откуда ему быть хорошим директором? Все свои сорок лет он был рядовым, нельзя сказать способным, инженером ремонтных мастерских. И если бы не тетка жены, пожалуй, так бы им и остался… Честно говоря, матуше Анжела тоже порядочная свинья — не могла продвинуть его хотя бы заместителем директора дороги. Директор-секунд! На то же она и жена министра, подруга самой королевы Елены. Или она думает, что война будет продолжаться вечно и у нее вечно будет возможность выпрашивать вакантные должности? «Покажи себя, голубчик, хорошим директором вокзала, — передразнил он мысленно тетю Анжелу, — и я тебе добьюсь настоящей синекуры»! Батрине прост! Старая дура! Синекура — должность, не требующая труда, зачем же показывать себя хорошим работником? Синекуру надо хватать сразу, когда она есть, и держаться за нее зубами!
— Кине саколо? Ну что там еще? — недовольно рявкнул директор Бреда на стук в дверь, прервавший его размышления.
— Буне сяре, домнуле директор! Добрый вечер, господин директор, — вошел сантехник Железняк. — Приказано к утру закончить сборку отопительной системы в вашем кабинете.
— Наконец-то! — обрадовался директор Бреда. Все-таки нагоняй Андрецою дал свои результаты. Конечно, Андрецою надулся и сам к нему не зайдет, послал это быдло. Ну, ничего, завтра они разопьют бутылочку рому и помирятся. — Только я не думаю здесь ночевать, свое дело закончишь к двенадцати часам ночи, ни секунды больше. Иначе я научу тебя работать!
— Буду стараться, господин директор!
— А это что с тобой за кретин? — показал директор Бреда на крепыша, вошедшего следом за Железняком.
— Это пан помощник директора назначили мне нового подсобника, тот совсем дохлый был, пан директор, не мог даже трубу придержать. Сними шапку, негодник, когда с тобой разговаривает сам пан директор вокзала, — бесцеремонно ткнул кулаком подсобника Железняк.
Подсобник торопливо снял рыжую кубанку, нерешительно поднял на пана директора испуганные глаза.
— Такой бестолковый, пан директор, такой бестолковый, что его и убить мало, — продолжал Железняк.
Директор вокзала самодовольно погладил свой досиня выбритый подбородок.
— Если он будет плохо работать, я велю выдрать его палкой. Батай, батай буду!
— Вполне достойно, пан директор, вполне достойно.
— А сейчас делайте свое дело и не мешайте мне. Да запомните: к двенадцати часам закончить работу и чтобы духу вашего здесь не было. Гай ла касе, — угрожающе нахмурил брови Бреда.
— Слушаюсь, пан директор: чтобы духу вашего здесь не было.
Директор Бреда недостаточно знал русский язык для того, чтобы по достоинству оценить ответы сантехника Железняка. Но ему очень по душе его почтительный тон, его готовность сделать работу к сроку. Виляет хвостом, словно пес, — подумал директор. — Це бине, это хорошо! Это от страха — дай ему кусочек сахара, так он руки тебе лизать начнет. Директор Бреда даже порозовел лицом от переполнившего его чувства превосходства перед всеми этими сантехниками и их подсобниками, всеми этими туземцами. Он, как все коротыши и посредственности, страдал чрезмерным честолюбием. А что касается глуповатого паренька, то директор Бреда не склонен был удостаивать вниманием каждого русского ублюдка. В конце концов немцы правы: все эти туземцы годны быть только рабочим быдлом. Отныне в Транснистрии хозяева — румыны. Все остальные — покорное быдло, скот, навоз. Была бы воля директора Бреды, он бы на ночь загонял их в хлев, а утром арапником гнал бы на работу.
Железняк и его подсобник с трудом втащили в кабинет три большие секции калориферов. Самую большую — на восемнадцать звеньев — занесли за директорский стол: пану директору зимой должно быть тепло, как в ухе. Две начали прилаживать в нишах под окнами.
— Тут, как в проходной, все время люди, — прошептал подсобник, когда директор увлекся разговором с очередным посетителем. — Так мы расписание не добудем.
— Не спеши, Яша, — так же тихо ответил ему Железняк. — Вечером людей будет поменьше. Только ты не пялься глазищами на директорский стол. Расписание никуда от нас не уйдет, оно в той зеленой папке, что лежит у директора слева.
Действительно, чем ближе к вечеру, тем все реже и реже заходили посетители. Железняк и Яша безмолвно возились у своих труб. Директор Бреда нажал кнопку, вмонтированную в крышку стола. Вошел румын-охранник в темно-желтом солдатском обмундировании, Бреда что-то сказал ему по-румынски, показывая на Железняка и его подсобника, и вышел. Охранник уселся на табуретке у самой двери, положил карабин на колени, вынул кисет, свернул толстую цигарку и молча задымил.
— Вот истукан! — зло буркнул Гордиенко. — Как же отвлечь его внимание?