Твоя кровь, мои кости

Эндрю Келли

А потом это повторилось — звук, похожий на вопль призрака. Одинокий, бестелесный вой, от которого волоски на ее руках встали дыбом, а пульс участился. Крик разнесся по всему дому, отражаясь от обшитых сосновыми панелями стен, и она уже не могла сказать, где он — за много миль от нее или прямо в соседней комнате. Она вскочила на ноги, когда к первому воплю присоединился второй. Третий, и она уже была в коридоре, с пуговицей Кабби, надежно спрятанной в кармане брюк.

К тому времени, как она спустилась в подвал, весь дом был наполнен безумным лаем собак. Питер был там, где она его оставила, его руки

были скованы над головой, взгляд был влажным, ярким и настороженным.

— Что это? — спросила она без предисловий. — Койоты?

— Волки, — ответил Питер. Он смотрел в окно, выслеживая бледного подвального паука, который плел по стеклу спутанную паутину.

— В Уиллоу-Хит уже много лет не было волков.

— Волки идут туда, где есть еда, — сказал он. — Если никто не будет ухаживать за фруктовым садом, олени найдут дорогу обратно. А там, где есть добыча, есть и хищники.

Ей не понравилось, как он это произнес, словно предупреждая. Она уже собиралась это сказать, когда вой оборвался. Где-то вдалеке раздался последний пронзительный визг. Это не был победный клич того, кто убивает. Вместо этого это был жалобный стон умирающего существа. От этого звука волосы у нее на затылке встали дыбом.

— Для волков еще слишком рано, — сказала она. — Они не должны были выходить на улицу прямо сейчас.

— Это потому, что охотились не они. — Питер посмотрел на нее округлившимся взглядом, его глаза были холодными, как лед. — А на них.

Его ответ проник сквозь нее в самые ноги, будто они замерзли. Оставив ее дрожать в полумраке. В голове у нее всплыли слова из дневника ее отца: «Только щедрая жертва сможет умиротворить зловещую тьму». На окне черная комнатная муха забрела в ловушку паука. Она дергалась и извивалась безрезультатно, запутавшись в липкой паутине.

Встревоженная Уайатт спросила:

— Кто охотится и убивает целую стаю волков?

Какой бы ответ ни хотел дать Питер, он промолчал. Наверху раздался стук в парадную дверь. Их взгляды встретились в падающем свете.

— Не надо, — приказал Питер, но было слишком поздно. Уайатт была уже на полпути к лестнице.

— Это может быть Джеймс.

Его голос, сухой, как листья, долетал до нее по ступенькам.

— Это не он.

Раздался еще один стук, костяшки пальцев мелодично застучали по широкой двери фермерского дома. Она проскользнула в прихожую в комковатых шерстяных носках, сильно ударившись локтем о буфет. Впереди, сквозь занавеску из макраме, едва виднелась верхняя половина мужского профиля. Впервые с тех пор, как она вернулась в Уиллоу-Хит, в груди Уайатт затеплилась надежда.

Стук в третий раз затих, когда она открыла дверь.

— Самое время тебе… ох.

На крыльце стоял не Джеймс Кэмпбелл. Это был незнакомец. Средних лет, сутулый, он напоминал ей птицу — резкими чертами лица и тем, как его бледные, как молоко, руки, словно когти, сжимали изогнутую ручку зонтика.

При виде нее он склонил голову набок.

— Я не опоздал?

Его вопрос был прерван карканьем вороны на крыше. Ее крик донесся сквозь дымоход, превратив дом в эхо-камеру. Он заскреб по стенам. От этого по ее коже пробежала дрожь. Она крепко прижалась к двери, так что засов врезался ей в бедро.

— Я ждала кое-кого другого.

— А-а. Понятно. —

У него был неподражаемый акцент, согласные звучали резко. — Я понимаю, что это в некотором роде непрошеный визит. Я — старый друг вашего отца. Он был замечательным садовником. Все Уэстлоки были. Мне было очень жаль слышать о вашей потере.

— Спасибо, — сказала Уайатт. Ей не понравилось, как он посмотрел на нее своими блестящими, как у птицы, глазами-бусинками. охотились Могу я вам чем-нибудь помочь?

— Действительно, можешь ли? Полагаю, это еще предстоит выяснить. Я кое-кого ищу. — Его взгляд скользнул вверх, к притолоке, где на ржавый гвоздь была нанизана веточка сухого боярышника. Веточки были перевязаны бечевкой, а некогда белые лепестки пожелтели и приобрели оттенок сепии.

«Защита от темноты» — подумала она. Как и сказал Питер. Как и заросли кустарника у дорожки перед домом. Это должно было принести ей утешение. Вместо этого у нее в животе возникло беспокойство — тошнота и шипение. Здесь, перед ней, стоял незнакомец, окутанный тьмой. И дверь ему открыла она.

— Кого вы ищете?

— Бессмертного, — сказал незнакомец, все еще изучая боярышник. — Он, должно быть, мальчик. Или, возможно, молодой человек. Думаю, он вырос за эти годы.

Бессмертного. Бессмертный. Слова пронзили ее, но не прижились. Конечно, он не мог иметь в виду то, что, как она думала, он имел в виду. Питер не был бессмертным. Бессмертные были достойными людьми. Образованными. Мудрыми. Питер был самым инфантильным человеком, которого она когда-либо встречала. Он был угрюмым, неряшливым и безумно наивным.

Она проглотила комок в горле.

— Что еще вам о нем известно?

На его лице появилась улыбка, хитрая и язвительная, и она начала жалеть, что вообще открыла дверь.

— Бедняжка. Понимаю, для вас это все стало настоящим шоком. Мне сказали, что вы очень любили этого мальчика. У вас, наверное, столько вопросов. Я могу рассказать все, что вы, возможно, захотите узнать. Откуда он родом. Какой цели он служит здесь, в Уиллоу-Хит. Что за зверь шепчет ему на ухо, когда лес делает вдох.

Снова зверь. Как и говорили люди у ворот. Еще одна ворона закричала. Уайатт оглянулась и увидела в ветвях платана перед домом сотню черных птиц, сбившихся в кучу. Они чистили перышки и щелкали клювами, наблюдая за ней с той же проницательностью, что и мужчина на крыльце. От их немигающих взглядов у нее похолодело внутри.

— Входите, — сказала она, повинуясь внезапному порыву. — Давайте поговорим внутри.

Улыбка незнакомца угасла. Он взял свой зонтик и повертел его в руках, изучая гладкую выемку на ручке.

— Как вы думаете, разумно ли приглашать незнакомца в свой дом?

— Возможно, да, — сказала она, — а может быть, и нет.

Она снова взглянула на заросли боярышника. На нее нахлынуло воспоминание: ее отец склонился над толстой решеткой в теплице, в его окровавленной руке стеклянная пипетка с черной жидкостью с малиновыми вкраплениями. Всего несколько капель на землю, и цветы распустились в пышные белые гроздья. Как Питер назвал это? Кровавая подкормка?

Она подумала — хотя и не хотела этого — о воде, текущей у нее под руками. Ее кровь на полу и раскрывающиеся веера сине-зеленых цветов. Этот ужасный, заглушающий голос: