Твоя кровь, мои кости
Шрифт:
— Откуда ты о нем знаешь?
— Потому что группа людей в плащах рассказала мне о нем, как же иначе? Они сказали, что если я тебя не выдам, то придет лесной зверь и заберет тебя силой.
— Сколько?
— Сколько что?
— Сколько человек было в лесу, Уайатт?
— Я не знаю. — В ее взгляде промелькнуло раздражение. — Пять. Может, шесть?
— Семь, — сказал он с болезненной уверенностью. Семь — за семерых членов гильдии, которых он привел к смерти после того, как Уайатт и Джеймс ушли. Семь — за семь тел, которые он похоронил. За семь могил с семью трупами, готовыми к воскрешению.
А это означало, что у них было меньше времени, чем он думал.
Телефон на стене зазвонил снова. На этот раз, когда Уайатт потянулась, чтобы ответить, он схватил ее за запястье.
— Не надо.
Они стояли лицом к лицу в темноте, телефон без конца насмехался над ним, ее пульс бился под подушечками его пальцев. Кровь Уэстлоков стучала отбойным молотком прямо под ее кожей. Когда она вырвалась из его хватки, ее пульс остался позади, как эхо.
— Давай заключим перемирие, — поспешил предложить он.
Она надела браслет на запястье, в ее взгляде читался гнев.
— Ты ударился головой? С чего бы мне соглашаться на это?
— Потому что у тебя нет другого выбора.
— Всегда есть другой выбор. — Когда звонки прекратились, она повернулась к нему спиной и направилась в прихожую. Оставив его наедине с навязчивой идеей, ладонью он все еще ощущал биение ее пульса. Она уже почти ушла, когда он окликнул ее.
— Нам было по семь лет, когда ты заставила нас с Джеймсом спать в твоей комнате. Ты была убеждена, что под твоей кроватью водятся монстры. Джеймс говорил тебе, что это невозможно — ничто по-настоящему чудовищное не может поместиться в таком маленьком пространстве, — но ты настаивала, что темнота становится еще больше, когда ты оказываешься в ней.
Она не взглянула на него, но и не ушла. Одной рукой она держалась за дверной косяк, а все, кроме кончиков пальцев, было спрятано в вязаном манжете ее свитера.
В темноте раздалось отрывистое тявканье койота, а затем затихло, погасло, как пламя под внезапным порывом ветра. Холодок пробежал по коже Питера и остался.
— Ты не ошиблась, — сказал он. — Зверь живет в этих пространствах — между небесами, где тьма настолько непроницаема, что не видно конца. И если он проникнет в дом, все будет кончено. Он проникнет в твою голову. Он разнесет твой разум вдребезги, пока ты не перестанешь понимать, что реально, а что нет.
Она повернулась к нему лицом, пока он говорил.
— Это он с тобой сделал?
Вопрос пронзил его насквозь. Он подумал о том первобытном шепоте, который прошелся по его позвоночнику, — «Она бросила тебя. Она бросила тебя» — о том, как разлетелось вдребезги стекло ее зеркала под его кулаком, о том, как тела членов гильдии корчились в тончайшей паутине. И, наконец, он вспомнил, как Джеймс Кэмпбелл стоял на коленях, а в его глазах плыла непроглядная чернота.
Он все еще ощущал призрачный пульс Уайатт подушечками пальцев. Он разрывался между желанием вырвать его из себя или вшить в кожу.
— Только ведьма может удержать его, — сказал он, прижимая раскрытую ладонь к груди.
— Я уже говорила, — парировала Уайатт. — Я не занимаюсь магией.
— Но ты можешь научиться. — Он не позволит ей отказаться от этого. Не тогда,
8 Уайатт
Уайатт проснулась от крика петуха на ферме. Звук вырвал ее из кошмара, унося с собой детали в быстро исчезающих образах — холодный поток воды, дюжина маленьких рыбок, умирающих с вытаращенными глазами. Зеленые веера водорослей под ее пальцами.
Она с трудом выпрямилась, перед глазами у нее все плыло, легкие болели, и она внимательно осмотрелась вокруг, пытаясь остановить приступ страха.
Не плачь. Не плачь.
Это был всего лишь сон.
У ее ног животом кверху в лучах солнечного света спала Крошка. Ее руки были сухими. Сухими, а не мокрыми. В ней не было ничего отвратительного. В ее венах не было гнили. Кожа была слишком туго натянута на костях, будто высохла от сульфата. Головная боль вспыхнула, заплясав точками перед глазами, когда во дворе во второй раз прокричал петух.
Она медленно оделась, натянув поношенный топ и мятый льняной комбинезон. За окном старая ива застонала от внезапного порыва ветра. От этого звука у нее екнуло сердце, и она подняла глаза, почти ожидая увидеть Питера, который ждал ее там, болтая ногами, перепачканными грязью. От этой мысли у нее внутри все сжалось. Преследуемая своими призраками, она отвернулась от окна.
Не плачь. Не плачь.
На туалетном столике лежали сувениры, которые она забрала из потайной комнаты Питера — отрезанное пластиковое сердечко на веревочке. Помятая зажигалка Джеймса. Украденный тюбик губной помады. Сначала она схватила зажигалку и сунула ее в карман комбинезона рядом с оторванной пуговицей Кабби. Спохватившись, она потянулась за губной помадой. Выкрутила ее из тюбика — ярко-красная, как георгин, от многократного использования воск стерся. Она нанесла помаду по наитию, поджав губы и наклонившись вперед, чтобы посмотреться в разбитое вдребезги зеркало.
Это ничего не изменило.
Девушка в зеркале по-прежнему казалась незнакомкой.
К тому времени, как она спустилась вниз с топориком в руке, Питер уже был на кухне, одетый в бесформенный зеленый свитер и вельветовые брюки. Его волосы торчали короткими неаккуратными прядями, будто он подстригся садовыми ножницами. Он расправился с полной тарелкой омлета и пюре из цветной капусты, лишь мельком взглянув на нее, когда она прислонила топор к маленькому складному столику.
Проглотив кусок, он спросил:
— Ты собираешься брать его с собой, куда бы ни пошла?
Она тяжело опустилась на стул напротив него.
— Зависит от обстоятельств.
— От каких?
— От некоторых. — Наклонившись над столом, она взяла с его тарелки цветную капусту. Он замер, следя за ее движениями, когда она поднесла ее ко рту и откусила кусочек. Она хотела показать свою силу. Продемонстрировать свое превосходство. Вместо этого все показалось ей до боли знакомым — отражением тысячи других моментов, похожих на этот. Она поспешно отложила цветную капусту, так и не доев ее.