Твоя кровь, мои кости
Шрифт:
Она обдумывала это, наблюдая, как Крошка удовлетворенно мурлычет у него на коленях. Наконец, она сказала:
— Неудивительно, что ты хочешь моей смерти.
Возможно, когда-то давным-давно. Может быть, в тот дождливый день у леса, когда обида жгла и липла к его груди, а зверь размахивал перед ним свободой, как морковкой. Но теперь? Теперь у него не было выбора.
«Трус», — напевал этот адский голос у него в голове. «Не сваливай все это на меня».
Его пронзила боль, и он, поморщившись, отдернул руку. Убрав когти, Крошка соскользнула на пол и с презрительным видом скрылась из виду, задрав пушистый хвост. Он слизнул
Не имело значения, что в прошлый раз у него сдали нервы. Не имело значения, что они заключили временное перемирие, или что прошлой ночью он лежал без сна, чувствуя, как в животе скручивается чувство вины, а мысли об Уайатт пульсируют в его крови. Она всегда умирала, еще до конца. Он всегда собирался убить ее. Такова была сделка, которую он заключил, и не было другого выхода, кроме как пойти до конца.
— Продолжай пытаться, — сказал он, направляясь в холл. — У тебя получится.
Он остановился у двери, привлеченный звуком своего имени. Он не обернулся, но почувствовал, как ее взгляд прожигает дыру в его спине.
— Как бы там ни было, — сказала она, — я сожалею о том, что они с тобой сделали.
Ее голос растопил остатки его мужества. Он оставил ее там, ничего не ответив, его тошнило, и он нетвердо ступал, а нестареющий шепот зверя шипел у него по спине.
10. Уайатт
Кухонный стол был завален увядающими растениями. Помидоры и кинза, каладиумы, мимозы и фиолетовые петунии с дырявыми лепестками. Уайатт сходила в теплицу и собрала одно растение за другим, выбирая те, у которых были увядшие листья и тяжелые головки. Тусклые, бесцветные и высохшие.
— Природа всегда использовалась как защита от тьмы, — сказал ей Питер, и именно это она намеревалась сделать.
Пускать кровь, как это делали Уэстлоки, жившие до нее. Чтобы защитить дом от чар и не подпускать к нему тьму леса. Главным образом, она хотела избежать повторения того, что случилось со старой миссис Джермейн.
Джеймс скоро приедет, и они вместе разберутся с остальным.
Он больше не звонил. Ни предупреждений, ни советов. Три дня тянулись медленно. Три дня приводили ее в бешенство. Три мучительные ночи. За это время она безрезультатно содрала все десять пальцев. Она смешивала кровь и кости до тех пор, пока черное не поглощало красное.
Она изо всех сил старалась не думать о том, что в нем было. Делала все возможное, чтобы не обращать внимания на невероятные последствия, связанные с мальчиком, который жил и умирал сотни раз на протяжении нескольких сотен лет. Будто Питер был бутоном, вырванным из почвы за мгновение до того, как расцвел. Добывали его прах, а затем сажали заново, подобно тому, как фермеры собирали урожай, а затем закапывали семена.
Ей становилось дурно от одной мысли об этом. Все летние месяцы она чувствовала запах крови на его коже, но никогда не копала глубже. Все эти ночи в полнолуние, гадая, куда он исчез, она никогда не задавала вопросов. Каким бы глубоким ни было его предательство, ее собственное ощущалось еще глубже.
Она сосредоточилась на своей мешанине, в точности следуя письменному указанию отца. И все же ничего не произошло. Питер сказал ей, что это просто, но в то же время нелегко. И он был прав. Как бы она ни старалась, растения продолжали
Теперь она лежала лицом вниз среди разбросанных глиняных горшков, из старых наушников ее матери доносилась музыка, шнурок от ботинка Питера был закреплен у нее на шее. Продевая маленькую синюю пуговицу за шнурок, она позволила тихому шелесту дождя погрузить ее в транс. За последние несколько часов она не сделала ровным счетом ничего. У нее не текла кровь. Она не двигалась. У нее не было ни единой связной мысли. Она только смотрела, как серебристый дождь барабанил по стеклу, и слушала бесконечную музыку конца девяностых.
На другом конце кухни раздались три сердитых удара в дверь. Текущая песня затихла, и трек сменился чем-то новым. Мечтательные синтезаторные аккорды с шипением пронеслись в ее голове. Она закатила глаза.
Может быть, в этом и было все дело. Может, внутри нее было что-то не так. Что-то извращенное и странное. Может быть, все, что она умела делать, — это заставлять вещи гнить.
По кухне пронесся еще один шквал ударов. Уайатт щелкнула по петунии. Она смотрела, как ее лепестки осыпаются на пол, словно гнилое конфетти. Потом попыталась представить Питера бессмертным. У нее ничего не выходило. Бессмертные были героями сказок, каменными, суровыми и исполненными молитвы. Они были изображены на иконах в затхлом старом соборе или на мраморных бюстах в оживленном музее.
У Питера, которого она помнила, на щеке всегда была полоска грязи. Он кричал на птиц, сидевших на верхушках деревьев. Ползал за ней на четвереньках. Спал на животе, уткнувшись щекой в ее подушку. Его любимыми закусками были кексы «Хостесс». Сначала он снимал белую завитушку, и глазурь осыпалась у него под ногтем.
Он всегда был самым человечным человеком из всех, кого она знала.
Снаружи на птичьем дворе стало слишком тихо. Она замерла, затем сняла наушники, прислушиваясь к вновь наступившей тишине. В раковину капала, капала, капала вода. В желобах с шумом переливалась дождевая вода. В кладовой послышалось шуршание крадущихся мышей. А затем в дальнем конце дома раздался звон разбитого стекла. Характерный звук открывающегося замка. Входная дверь распахнулась с такой силой, что могла бы проломить гипсокартон.
Уайатт тут же вскочила и спрятала пуговицу под имитацией выреза старого платья ее матери. Она вышла из кухни в холл и резко остановилась, увидев Питера, стоящего под притолокой. Он стоял неподвижно, как стервятник, его волосы потемнели от дождевой воды, футболка была намотана на кулак. Матовое стекло входной двери мерцало у него под ногами, как звездная пыль.
— О, — сказала она так невинно, как только могла. — Тебя что, заперли снаружи?
Он обнажил зубы в оскале. Серебристые струйки побежали по его груди, когда он бесшумно подошел к ней. Она не стала задерживаться, чтобы посмотреть на его приближение. Вместо этого бросилась бежать, перепрыгивая через две ступеньки за раз, и сердце ее забилось где-то в горле. Это было похоже на момент из их детства — Питер и Джеймс играли в шахматы на затянутом паутиной чердаке амбара. Уайатт, уставшая до слез, провоцировала их, пока они не бросались в погоню.