Твоя кровь, мои кости
Шрифт:
— Ты убил его.
Его горе было раной, свежей и незаживающей.
— Это не то, что ты думаешь.
— Что я должна думать? — Эти слова прозвучали между ними, как яд. — Ты похоронил его в безымянной могиле. А потом ты позволил мне поверить, что оно было им. Ты впустил это в наш дом.
По спине у него пробежали мурашки.
— Ты понятия не имеешь, что произошло.
— Тогда объясни мне.
— Это не так просто.
Он увидел приближающийся толчок за полсекунды до того, как это произошло. Разъяренная, она сильно ударила его в грудь. Он отступил
— Я думала, что смерть всегда проста, — выплюнула она и снова толкнула его, на этот раз в березу. — Разве не это ты мне говорил? Или об этом ты тоже солгал?
Когда раздался третий толчок, он схватил ее за запястья и притянул к себе как раз в тот момент, когда над головой прогремел первый раскат грома. Земля содрогнулась, и в небо взметнулся рой хрупких траурных плащей. На мгновение их подхватили крылья с желтыми кончиками.
— Прости, — Питер склонился к ее лбу. — Ты даже не представляешь, как я сожалею.
Постепенно борьба частично покинула ее. Она прижалась к нему всем телом, сотрясаясь от рыданий и упираясь руками ему в грудь. Жар ее кожи обжигал его сквозь тонкий хлопок рубашки.
— Я думала, что смогу это вынести, — прошептала она.
Он отстранился ровно настолько, чтобы видеть ее лицо.
— Вынести что?
Ветер свистел над вершиной холма, резко разделяя их. Она отодвинулась от него, ее щеки вспыхнули, ползучий тимьян у ее ног превратился в бледно-фиолетовые шипы.
— У меня был очень плохой год, — сказала она, смахивая слезу со щеки. — Очень, очень плохой. Приехав сюда, я едва держалась на ногах. А потом нашла тебя, и все эти ужасные секреты выплыли наружу. И я понимаю это, Питер. Понимаю. Ты имеешь полное право быть таким злым. Таким… таким сломленным и жестоким.
Он понял, к чему все идет. Паника пронзила его, как электрошокер.
— Не надо.
— Я не понимаю, как ты все это терпел, — продолжала она, не сдерживая слез. Небо на востоке потемнело, облака громоздились одно на другое. — Я подумала, что, может быть, смогу взять на себя часть твоей ответственности. Я думала, что, несмотря ни на что, мы сможем выбраться из этого вместе. Но это слишком тяжело, Питер. Ты слишком тяжелый. Ты топишь меня.
— Ты уходишь, — сказал он. Это был не вопрос.
— Я еду домой. В Салем.
— Ты не можешь. Лес непроходим.
— Питер, посмотри на меня.
Но он уже смотрел, завороженный тем, как мир дрожал на кончиках ее пальцев. Каждое ее движение натягивало небо, волоча за собой грозовую тучу, словно мантию. Она была как оголенный провод, потрескивающий от энергии.
Если кто и мог пройти по лесу невредимым, так это она.
Он никогда больше не увидит ее. Он провел пять лет в темноте, подвешенный и голодающий, считая каждый несчастный день. Он едва держался на волоске от потери рассудка. По крайней мере, тогда его удерживала возможность побега, утешала мысль о том, что по ту сторону неба его ждет нечто лучшее.
Дом. Жизнь. Мать.
Все, что у него теперь было, — это призраки. Призраки и девушка, которая могла разбудить мертвого. Если Уайатт
— Ты не можешь уйти, — в отчаянии сказал он. — Не сейчас.
— Я должна. Это место похоронит нас. Я не останусь здесь гнить вместе с тобой.
— Я последую за тобой. Если ты уйдешь, я приду за тобой.
— И что потом? — Ее щеки были мокрыми от слез. — Ты убьешь меня? Оставишь у себя?
Он чувствовал себя так, словно его разрывали на части. Ребра треснули, в груди образовалась пустота. Он был раздвоен во многих отношениях, сломлен по прихоти мужчин.
Ничто не было похоже на это.
— Боже. — У нее вырвался сдавленный смешок. — Ты сам не знаешь, чего хочешь. Ты застрял, ты… ты бродишь по этому месту. Ты призрак, Питер. Прямо как Джейми.
Где-то позади себя он услышал, как хрустнули рассыпавшиеся семена, и почти беззвучный скрип земли, от которого у него заныло сердце. Уайатт шагнула к нему, и в воздухе между ними потрескивала сила.
— Сначала я этого не поняла, — сказала она. — Я не знала, как проникнуть в свои вены, не обескровив их. Как черпать из колодца, не пролив ни капли. Но теперь я это чувствую. Внутри меня есть ниточка, тугая, как силок. Все, что мне нужно сделать, это потянуть за нее и посмотреть.
Стебли серебристолистного люпина взорвались тонкими голубыми шипами. Почувствовав опасность, Питер сделал первый шаг назад.
— Уайатт…
Он прервался, почувствовав, как что-то мохнатое ползет по его лодыжке. Потом с удивлением посмотрел вниз и обнаружил, что его икры обвивает виноградная лоза. Широкие красные листья распустились, когда тростник стал толще, опутывая его бедра. Он медленно прививался к стройному стволу березы — поглощался, как зверь, вплетенный во вдовью паутину.
Только вместо паучьих бородавок Уайатт ткала мир одной лишь силой воли. Это было нечто такое, чего Питер никогда не видел. Все, что Уэстлоки умели делать, — это пускать кровь и брать взаймы. Ее отец заковал его в железные цепи и провел следующие пять лет, подрезая корни ивы, как садовод — терпеливо и настойчиво, — пока они не выросли так, как он хотел. В Уайатт не было ничего терпеливого. Она была сама ярость, само рвение — изучала быстрое развитие виноградных лоз со сверхъестественной сосредоточенностью.
— Уайатт, — повторил он, на этот раз тверже, чем раньше. — Уайатт, прекрати.
Виноградные лозы продолжали свое восхождение, новые побеги образовывались, а затем сплетались с неземной быстротой. Сила опалила воздух, когда ярость Уайатт вырвалась на свободу. Он боролся с путами, отказываясь умолять, даже когда его руки были туго стянуты крестообразно.
Он почувствовал, как это мгновенно прекратилось. Виноградные лозы затянулись достаточно туго, чтобы замедлить кровообращение, и он оказался подвешенным, как соломенный чучело. Уайатт вытянулась под ним, с тихим изумлением наблюдая за своей работой, ее ярость улетучилась под впечатлением от того, что она сотворила.