Твоя кровь, мои кости

Эндрю Келли

Зверь прав. Он был трусом.

Но прошлой ночью он взглянул в лицо стражу смерти и увидел, чем все закончится. Проще всего было позволить этому случиться.

Осторожно, чтобы не разбудить ее, он собрал разбросанные фотографии и просмотрел их одну за другой. На первых снимках под разными углами была запечатлена комната для гостей— стены почернели, обои отслаивались, на месте кровати была яма с золой. Следующая серия снимков показывала ее спальню. Там расположилась огромная старая ива, воткнутая в пол, как плачущая гильотина. Ещё была кровать

с изорванным в клочья балдахином. Далее следовала череда фото комнат, заросшего мхом рояля, полного разбитых тарелок из буфета.

Взглянув на последнее фото, он остановился.

Его внимание привлекла не кухня с заколоченными окнами и сидящими на насестах курами. Дело было не в почерневшем цементном растворе или гниющей вазе с фруктами на кухонном столе. Вместо этого на фото его внимание привлек человек в холле, застигнутый врасплох, его черные глаза смотрели на Уайатт.

Кожа Питера покрылась испариной, а в животе поселилось беспокойство. Потому что мальчик на фотографии был призраком. Там, куда падал свет, он был очень похож на Джеймса. Темные волосы, темные глаза, чуть заметная улыбка. Но в тени он был похож на труп. Он стоял с обнаженными ребрами и обмякшими конечностями, одна половина его рта была приоткрыта в оскале скелета.

Питер осторожно сунул фотографию в карман и поднялся, чтобы уйти, и выругался, когда ножки его стула зацокали по дереву. Звук вывел Уайатт из сна — сначала медленно, а затем внезапно. Она резко выпрямилась, глядя на него остекленевшими от лихорадки глазами.

— Что ты делаешь?

— Что ты делаешь? — он переадресовал вопрос. Фотография ощущалась как порох в кармане. Трус, пробежало у него пульсом по венам. Трус, трус, трус.

— Вот это? — она положила фотоаппарат на стол и собрала фотографии в стопку. — Это для страховой выплаты.

— Что?

— Несколько лет назад, после того как в магазин моей тети вломились грабители, ей пришлось работать со страховыми агентами. Они попросили фотографии ущерба. — Она подняла руки над головой, и рукава его рубашки упали ей на локти. Это движение привело к тому, что она вздрогнула и почти мгновенно съежилась. — Не думаю, что они обвинят меня в том, что я испортила спальню, потому что нет способа доказать, что я вырвала с корнем целое дерево. Но по поводу комнаты для гостей могут подумать, что это поджог. История с зажигалкой не поможет.

Он медленно опустился обратно в кресло.

— Не все ли тебе равно? Я думал, ты пришла сюда, чтобы сжечь это место дотла.

— Так и было. — Она щелкнула по случайно попавшей фотографии и смотрела, как та крутится по столу. — Я не знаю, может быть, Джеймс был прав. У меня нет плана. Я сидела и ничего не делала несколько дней, просто ждала конца. Но мы выросли здесь. Мы трое. И, может быть, я не осознаю, во что мы превратились, и, возможно, уничтожим друг друга прежде, чем все закончится, но это наш дом.

— Это не мой дом, — напомнил он ей.

Она закрыла глаза, но он успел заметить, как в них промелькнула обида.

—

Рано или поздно это закончится, — сказала она. — А когда пыль уляжется, кому-то нужно будет присмотреть за домом. Так что я фотографирую.

Когда он замолчал, она взглянула на него. Уайатт сидела так близко, что он мог протянуть руку и коснуться ее, и все же он никогда не чувствовал себя так далеко от нее, как в сейчас. Это было почти смешно. Последние пять лет его преследовали мысли о ней. Он видел ее, когда засыпал. Когда просыпался. В темноте ночи и в знойный день. А теперь она вернулась и продолжала преследовать его.

Они оба.

Фотография в его кармане весила десять тысяч фунтов.

— Не думала, что увижу тебя сегодня, — сказала она, тыча пальцем в полароидный снимок. — Только не после вчерашнего вечера.

Он подумал о прокуренной комнате и о том, как зверь играл с головой Уайатт, ломая их обоих, как маленьких кукол:

— Что будет, когда вашему маленькому партнерству придет конец?

Не говоря ни слова, он поднял кожаный шнурок над головой и положил его между ними. Маленький голубой глаз громко звякнул о крышку стола.

— Я хотел извиниться, — сказал он. — За Кабби. Я знаю, как много он для тебя значил.

Уайатт не взяла ожерелье. Она смотрела на пуговицу так, словно это была гремучая змея.

— Я все утро думала, — сказала она. — Снова и снова прокручивала в голове один и тот же вопрос. Что видит мальчик, который умирал сотни раз, когда смотрит в глаза стражу смерти?

Питер подумал о бледном лице стража смерти, о том, что он увидел в его освещенном солнцем взгляде. Он понимающе наблюдал за ним, его безмятежная улыбка была отражением его собственной. То, как он внезапно понял, без малейших сомнений, что его дни на этой вонючей стороне неба подходят к концу.

— Возьми ожерелье, Уайатт, — сказал он.

— Я не хочу.

— Я отдаю его тебе.

— Я не хочу его, — повторила она. — Я хочу, чтобы ты ответил на мой вопрос.

Он вскочил на ноги, чуть не опрокинув стул позади себя. В животе у него все сжалось. В голове был сплошной ужас. Он и раньше был близок со смертью. Он не считал ее своим врагом. Это был просто временный, прощальный вздох.

Но это? Он не мог дышать. Только не с отражением стража смерти в его голове. Только не со взглядом Уайатт на его лицо и трупом Джеймса в кармане. Дом сжимался вокруг него, как саркофаг. Его хоронили живьем.

Когда он повернулся, чтобы уйти, Уайатт поднялась вслед за ним.

— Питер, — сказала она, — не уходи.

Он выскользнул в коридор, не ответив. Курица шарахнулась в сторону, испуганная его внезапным появлением.

— Джеймс прав, — сказала Уайатт. — Ты трус.

Эти слова были подобны зажженной спичке. Он взорвался и в ярости набросился на нее. Она была в полушаге от него, и ей пришлось резко остановиться, чтобы избежать столкновения.

— Повтори, — приказал он, его голос стал на целый регистр ниже.