Твоя кровь, мои кости
Шрифт:
— О, да? Когда же?
Первый признак нетерпения искривил его губы.
— Мне нужно заглянуть в дневник.
— Не будь таким придурком. Мы проводили вместе каждую минуту каждого лета. Мы видели все то же самое, что и раньше, а значит, слышали одни и те же разговоры.
— То же самое и с Питером, но я не вижу, чтобы ты на него кричала.
— Я не кричу. — Она оборвала свой крик, сдерживая раздражение. — Питер не такой, как все, и ты это знаешь. Джеймс, которого я знала, не стал бы скрывать от меня ничего подобного.
— Значит, ты обвиняешь меня во лжи?
— Я просто не думаю,
Он не стал этого отрицать.
— Интересно, что ты подвергаешь сомнению все, что я тебе говорю, но, похоже, у тебя нет проблем с доверием к Питеру.
Уайатт ощетинилась.
— Я не доверяю Питеру.
— Он прав, — вмешался Питер, чуть громче, чем следовало. — Насчет стража смерти, действующего в пространстве вне времени. Вот как это работает. Он прослеживает путь твоей жизни и отражает твое собственное лицо в тот самый момент, когда ты смотришь смерти в глаза. Если он проник в дом, это означает, что последние защитные чары пали. Несколько заколоченных окон ничего не изменят… мы здесь больше не в безопасности.
— У меня все лучше получается кровопускание, — сказала Уайатт. — Последнее растение, которое я выращивала, проросло грибами. Я имею в виду, оно погибло, но на следующее утро в земле были маленькие желтые мителлы двулистные. Это лучше, чем ничего. Может быть, я смогу попытаться защитить дом.
— Если ты хочешь сидеть сложа руки и изображать из себя Сабрину, давай, — сказал Джеймс. — Пусти себе кровь ради Питера. Посмотрим, к чему это приведет.
Гнев Уайатт превратился в искры.
— Я делаю это не ради Питера, я делаю это для всех нас.
— И каков твой план? Прожить достаточно долго, чтобы умереть?
— Это нечестно.
— Но это правда, не так ли? — Он придвинулся ближе, и от него серыми струйками повалил дым.
— Ты сказала, что не доверяешь Питеру, и все же необъяснимым образом позволила ему уговорить тебя на союз. Что произойдет, когда вашему маленькому партнерству придет конец? Ты вообще задумывалась об этом? До кровавой луны осталось пять дней, Уайатт. У нас нет времени на раздумья.
Напоминание тяжким грузом повисло между ними, как отражение предупреждения, которое она получила от незнакомца в капюшоне в тот самый первый день:
— Если ты такая умная, как, кажется, думаешь, тогда сама отдашь его зверю. Быстро, пока не взошла кровавая луна.
Уайатт взглянула на мальчика, о котором шла речь, и обнаружила, что он смотрит на нее, его взгляд был непроницаем. Она подумала — хотя и не хотела этого — обо всех тех летних прогулках на лугу. О душных ночах под ее навесом, о коже Питера, пахнущей дымом и металлом. Из дневника ее отца, исписанного чернилами от руки:
«В моей власти покончить с этим… заткнуть пасть ада и подчинить мальчика одним кровавым ударом».
Как будто точно зная, о чем она думает, Джеймс сказал:
— Мы отдадим Питера на растерзание зверю, и все это исчезнет.
Я тяжело выдохнула.
— Как ты можешь так говорить?
— Потому что это правда. — Он склонил голову набок. — Разве не этого ты от меня хотела?
— Хватит, — сказал Питер. — Перестань давить на нее.
Даже не взглянув в ее сторону, он выскользнул в коридор. Уайатт осталась стоять, уставившись
— У тебя на груди кровь, — заметила она.
Джеймс потер ключицу, разглядывая багровую полоску, которая появилась на большом пальце.
— Значит, так и есть, — задумчиво произнес он, будто даже не осознавал, что она там была.
Ее охватило беспокойство. Когда Питер ушел, ей захотелось расспросить его… потребовать, чтобы он рассказал ей, где был сегодня вечером и что делал. Более того, она хотела спросить его, что случилось с тем мальчиком, с которым она выросла. Она не узнавала человека, стоявшего перед ней, с его слишком темными глазами и плотоядной улыбкой, с его внезапной тягой к жестокости. Джеймс, которого она помнила, сделал бы все возможное, чтобы вытащить их из этой передряги. Всех. Даже Питера.
Вместо всего этого она лишь спросила:
— Почему я?
От его мрачного взгляда у нее мурашки побежали по спине.
— Что ты имеешь в виду?
— Если ты так сильно хочешь избавиться от Питера, почему бы тебе просто не избавиться от него самому?
Он, казалось, обдумывал ее вопрос, рассеянно потирая сине-зеленые ссадины на шее. Отпечатки пальцев Питера, оставшиеся после него, как эхо.
Наконец, он сказал:
— Возможно, я уже пытался.
Прежде чем она смогла осознать смысл его слов, он наклонился и поцеловал ее в кончик носа. А потом он тоже ушел, и Уайатт осталась одна.
19. Питер
На следующее утро солнца вообще не было видно. Небо над холмами было серым и расплывчатым, окутывало весь Уиллоу-Хит пеленой цвета горохового супа. Внутри дома было темно, как ночью, окна в каждой комнате были заколочены досками.
Питер нашел Уайатт в столовой, она сидела, подложив руку под щеку, и размеренно дышала. Надетый на ней его свитер висел, как платье, рукава с двойными манжетами скрывали ее руки. На коленях у нее лежал старый фотоаппарат Джеймса «Полароид», объектив поблескивал в свете люстры. Несколько проявленных фотографий были разбросаны по столу, как листья. Неподалеку Кура жевала опавшие девичьи волосы, глядя на Джеймса со своей обычной стальной проницательностью.
Он осторожно выдвинул стул и опустился на него. Уайатт, сидевшая во главе стола, не шевельнулась. На этот раз она спала крепко и без криков. Редкий вид ее умиротворенной натуры заставил что-то сжаться внутри него. Очень долго он сжимал свой гнев в зубах, как удила. Пережевывая его, пока у него не свело челюсти, и он не начал бредить, сходя с ума от послевкусия. Умирая в тишине. Живя в тишине. Выживая в тишине.
Просто. Просто. Просто.
И вот наконец появилась Уайатт. Ключ к его свободе. Ее карие глаза и голова, полная мечтаний, ее рука, скользящая в его руке. В ней не было ничего простого. В ней не было ничего легкого. И все же долгие годы он цеплялся за нее так крепко, как только мог. И теперь, в итоге он не знал, как ее отпустить.